Должность [с аудиокнигой]

Вспоминая горький вкус во рту, я с ненавистью смотрел на ангельски-склоненную над тетрадкой кудрявую голову Жирдяя. Да, он больше не задирал меня, не обзывал «Тупицей», даже угостил однажды вафлей. Но та бутылочка с желтой жидкостью плавала перед моими глазами.

— С потолка, словно с небес, Появился в классе бес.

Сказал я голосом Жирдяя. Очень нетрудно было его сымитировать: детский, но уже ломающийся голосок.

Бес стремительно повернулся на каблуках, настороженно посмотрел на Жирдяя.

— Вы что-то сказали, Смаков?

— Ничего, — растерянно проговорил Жирдяй.

Бес провел рукой по лбу, вытер испарину и отошел к окну. Жирдяй снова принялся

писать в тетрадке. Сонно жужжали мухи, где-то лениво лаяла собака.

— Напугал всех, наорал И в дневник потом насрал.

Бес подскочил к Жирдяю, отвесил ему подзатыльник, вырвал тетрадку и, трясясь, как припадочный, брызжа слюной, завопил:

— Вон отсюда!

Жирдяй что-то лепетал, плакал, но учитель был неумолим.

Так я одним махом убил двух зайцев: отомстил обидчику и осознал свое предназначение.

2

Мать моя — работница Прачечной №5 (где в нашем городке другие четыре прачечные — не знал даже мэр), не одобряла моего лицедейства, так как желала, чтобы я стал сантехником.

— Сантехники всегда будут иметь кусок хлеба, — говорила она, заглядывая в мою комнатушку. — Тьфу, дурак!

Ей не нравилось, что большую часть времени я проводил перед зеркалом, кривляясь. Вернее, она думала, что я кривляюсь, на деле же я оттачивал мастерство лицедея.

«Кусок хлеба, — думал я, глядя на аристократическую белизну моих рук, — Да как потом есть этот хлеб, держа испачканными в нечистотах пальцами?»

Мать еще говорила, что «эта дурь» у меня от отца. Я не раз пытался выяснить у нее, кем же был мой отец, но ничего, кроме ругательств, не добился. И все-таки я любил мать, надрывающуюся в прачечной ради жалких копеек.

А зеркало тем временем заменило мне друзей и подруг, хотя однажды и напугало едва не до смерти.

Вот как это произошло.

Я учился тогда презрительно улыбаться, искривлял губы и так, и этак, но улыбка отчего-то получалась жалкой, а вовсе не презрительной.

Я старался изо всех сил, подходил к зеркалу вплотную или отступал на метр — два. Наконец, встал спиной и, стремительно повернувшись, улыбнулся.

О!

На меня, сдвинув брови, глядел исподлобья вроде бы я, но почему-то незнакомый

и    страшный.

— Здравствуй, Сережа, — услышал я хриплый шепот.

Я вскрикнул, и в зеркале появилось мое отражение.

— Кто ты? — прошептал я.

Незнакомец снова появился, и на этот раз в уголках его рта поселилась презрительная усмешка, та самая, что никак не давалась мне.

— Ты знаешь.

— Откуда? Незнакомец захохотал.

В страхе я выскочил из комнаты, пробежал по темной улице и, забравшись под старые

качели, долго сидел там, дрожа. Только когда с поздней смены пришла из прачечной мать, я отважился вернуться домой и первым делом завесил зеркало простыней. Я не знал тогда, что так поступают, когда в доме покойник.

Через неделю погибла моя мать. Мне сообщили, что в прачечной что-то произошло с электропроводкой, ну и… Я был вынужден удовлетвориться этим «ну и…». А что еще мог сделать семнадцатилетний подросток?

К чести мэрии и начальства прачечной, должен сказать, что мне выплатили компенсацию — немного, а все-таки.

Стоя у свежей могилы под проливным дождем, я решил навсегда уехать отсюда. Неважно куда — просто уехать.

3

Я уехал в Т… и поступил там в театральное училище. Это так говорится — «поступил» — просто и легко. На деле же мне пришлось поднапрячь все душевные и физические силы.

Ректор училища не желал видеть во мне актера.

— Шли бы вы, молодой человек, работать на завод, — сказал он, глядя на меня своими рачьими глазами, — Думаю, в вас там больше нуждаются…

«Как на завод?» — чуть не воскликнул я. А как же бессонные ночи у зеркала, а как же осознание моего предназначения, в конце концов, а как же моя полная беспомощность

в    иных сферах, кроме лицедейства?

— Шли бы вы, молодой человек, работать на завод, — задумчиво произнес я голосом ректора.

Тот вздрогнул, но тут же сказал:

— Это попугайство, мой друг, а вовсе не искусство.

Тогда я применил последнее средство. Я достал из портфеля пухлый сверток — всю компенсацию «за мать».

Брови ректора полезли вверх, на лицо вскочило капризно-недоумевающее выражение, а похожая на ветвь старого дуба рука тем временем медленно открывала нижний шкафчик в столе.

Я, слегка перегнувшись, положил сверток в шкафчик.

Так моя мать, всей душою ненавидящая лицедейство, ценою жизни своей купила мне возможность этим самым лицедейством заниматься.

4

И тут я узнал, что в мире существуют Гамлет, Отелло, Король Лир, Чацкий, Хлестаков, Фрэд Кларк, Ромео, Царь Эдип…

Мне стало страшно: я совсем не так представлял себе это. Я думал, актерство в большей степени импровизация, а вовсе не заученное бормотание.

Но пришлось смириться. Поначалу было так тяжело, что в засраной общаге училища я

не спал ночами, пытаясь выучить крошечную роль, милостиво доверенную мне. Отвыкший от работы мозг отказывался повиноваться, и много раз я был на грани провала.