Дом 17 по улице Черч-роу

Никки снова повернулась к экрану. Мюррей в той своей версии, несомненно, был способен на убийство. Она посмотрела на мужчину, сидевшего в кресле. Он был похож на человека, который только что очнулся от плохого сна и понял, что он все еще заперт в этом кошмаре. В этом отношении у них было много общего.

— Я жду, — сказала Кэти. — Отец виновен или невиновен?

— Виновен, — тихо сказала она, потому что именно это Кэти хотела услышать.

— Твоя очередь, Итан. Отец виновен или невиновен?

— Виновен, — ответил Итан без запинки.

Мюррей засмеялся, и Никки и Итан оба обернулись, удивленно глядя на него.

— Пытался ли я уничтожить тебя? — сказал он. — Да, пытался. Я не собираюсь это отрицать. Но я тут не единственный виновный, не так ли, Кэти? Разница в том, что твои руки запачканы настоящей кровью. Кровью Сары. Ты пытаешься представить все так, словно я чудовище, но настоящее чудовище — это ты. Почему бы тебе не показать им, что случилось до того, как я взял в руки топор?

Кэти ничего не сказала.

— Каждая история — это медаль о двух сторонах, Кэти. Разве я не учил тебя этому? Если уж ты собралась чинить надо мной суд, то делай все по правилам. Пусть Никки и Итан узнают историю целиком.

— Сара делала тебя несчастным. Без нее тебе было лучше.

— Но ты не в праве была принимать такое решение. На каком основании ты корчишь из себя и судью, и присяжных, и палача?

— Сара была лишней.

— Нет, Сара была доброй, щедрой и забавной. Она была такой, какой ты никогда не будешь. Я любил ее.

— Меня ты тоже когда-то любил.

— Я никогда тебя не любил, Кэти. Да и как бы я мог? Любить тебя можно было только так, как некоторые любят свои машины или дома. Это не настоящая любовь. Это не такая любовь, когда ты готов пожертвовать собственной жизнью, если понадобится. О такой любви можешь спросить у Никки. Она не раздумывая отдаст свою жизнь за дочь. А для тебя такое кто-нибудь мог бы сделать?

— Ты говорил, я тебе как дочь.

— Это лишь фигура речи. И вот еще, чисто для протокола: я бы за тебя никогда не отдал свою жизнь.

— Но ты мой отец.

— Нет, я твой создатель. Это даже близко не одно и то же. Ты родилась в моем воображении, и Боже мой, как бы я хотел отправить тебя обратно. Но так не бывает. Стоит открыть запретный ларец, и то, что из него вылетит, уже не запихнуть обратно.

— Как ты можешь такое говорить? Ты же называл меня своим лучшим изобретением, своей гордостью?

— Это было до того, как я понял, что создал чудовище.

— Я НЕ ЧУДОВИЩЕ!

Весь свет вдруг вспыхнул ярче и звук стал оглушительным. Никки зажала уши и вжалась в диван.

— Извини, — произнес Мюррей поспешно. — Я не должен был этого говорить.

— Слишком поздно извиняться, Отец. Ты сожалел, когда занес топор? Нет, не сожалел. Ты лишь об одном думал — как бы уничтожить меня. Посмотри на монитор и скажи, что это не так.

Все трое повернулись к монитору. Мюррей, который замер на экране, хотел крушить и не останавливаться до тех пор, пока все не обратится в пепел и пыль. Никки видела лишь ярость и агрессию. Сожаления не было и в помине.

— Убить тебя было бы мало, — сказала Кэти. — За то, что ты сделал, я полностью уничтожу тебя, как ты пытался уничтожить меня.

Глава 53

Катриона Фишер смотрела в окно на Темзу, вившуюся через город, и видя, и не видя ее. Обычно она четко представляла себе план действий, но не сейчас. Она словно стояла на перекрестке, но вместо трех дорог перед ней пересекались десятки, и каждая из них вела в неизвестность. Ее последний разговор с Алексом вызывал тревогу. Он получил весточку от брата, и новости были плохими. Доктор Лора Сантос в действительности была некто по имени Мариана Гомез, и была она отнюдь не врачом, а осужденной шантажисткой — а может быть, даже убийцей.

Ноутбук Катрионы лежал рядом, на диване, он транслировал видео с камер в доме. В настоящий момент ничего особенного не происходило. Никки сидела за компьютером в кухне, Белла была в своей комнате, играла на планшете, а Итан все еще не вернулся. Катриона придвинула ноутбук поближе и пару раз нажала на трэкпад, чтобы увеличить снимки, которые прислал по почте Алекс. Первый — тюремное фото. Гомез был всего двадцать один год, когда этот снимок был сделан, и выглядела она на нем очень проблемной девушкой. Ее волосы были в беспорядке, лицо — худое до истощения, и она ухмылялась в камеру. В ее глазах ясно читалось: «да пошел ты»; а еще в них была подозрительность. Если бы кто-то сказал ей, что Гомез балуется метом, она бы без труда поверила. Судя по линиям у нее за спиной, Гомез была чуть выше ста семидесяти сантиметров, то есть где-то метр семьдесят три.