Читаем Дом горит, часы идут полностью

Ну а это, так сказать, на третье. Если то были суп и второе, то это будет компот.

Ах, уже ничего не хочется? Наелся настолько, что не пошевелить ни рукой, ни ногой?

Прежде чем окончательно погрузиться в боль, Коля слышит: “Хоть ты и русский, и социлист, а хуже жидов”.

Тут трудно что-либо возразить. Если бы он мог, то сказал бы, что с этим согласен.

Ну что прибавляют национальность и партийность? Только слабые люди прячутся за эти формулы.

Он, Коля, не хочет так защищаться. Даже для ботинок с железными носами он совершенно открыт.

Что касается того, что хуже, то пусть будет хуже. Главное – не считать себя лучше других.


17.


Биншток тоже не остался без внимания. На него сразу набросились: “Вот жид – доктор, он вооружен!”

У доктора действительно было оружие. Правда, ничуть не более опасное, чем у Коли.

Тот же жест протянутых вперед рук – раз. Затем повязка с красным крестом.

Вкупе с просьбой о перемирии повязка подтверждала, что он представляет те силы, которые не укорачивают, а удлиняют жизнь.

Не имеет значения, под каким знаком экстерриториальность. Тут что красный крест, а что просто крест.

На поле боя независимость исключена. Это еще хуже, чем выступить за какую-то одну сторону.

Доктору сразу об этом напомнили. Причем было ясно, что это не вся сумма, а только аванс.

Даже тут проявилась склонность этих людей все делать неспешно и наверняка.

Это сегодня они погромщики, а вчера, к примеру, кто-то был столяром. С удовольствием выпиливал какую-то загогулину.

Сейчас он бьет, будто выпиливает. Старается не оставить ни одного свободного места.

Удивительно: на доктора сыплются удары, а он хочет разобраться. Спрашивает непонятно кого: почему так?

Вдруг в этом огненном потоке такое соображение: если всем известно, что он врач, то тут должны быть его больные.

Каждый когда-то маялся со своей хворью. Прямо в глаза заглядывал: не может ли доктор ему помочь?

Может, конечно. Уж какие сложные бывали случаи, а выход находился всегда.

Помимо капель и мазей, у него есть еще голос. Достаточно сказать, что все поправимо, и боль сразу отступает.

Теперь он сам пациент. Мысленно обращается к Самому Главному Доктору: “Сделайте что-то, мне плохо”.


18.


Тут какая-то рука изо всех сил толкнула Бинштока. В нескольких метрах от этого места он упал на мостовую.

Непонятно кого благодарить за дарованную ему жизнь. Ведь с одинаковым остервенением били все.

Что это за рука-предательница? Изменившая общей идее и решившая действовать в одиночку?

Наверное, дело в инстинкте самосохранения. Ведь у самых здоровых есть больные родственники.

Вот она и разжалась. Из твердой и острой превратилась в мягкую и податливую.

Коля, как мы помним, самое важное сказал ладонями. Так и погромщик говорил на этом языке.

Какой тут сделать вывод? Правильней довериться пальцу, тянущемуся к потолку.

Палец, конечно, не рука, но ее часть. Тут тоже имело место движение навстречу.

Как всегда, палец недвусмысленно показывал, откуда пришло это послание.

На этот раз мы обрели целых две мысли. Ведь мир по большей части состоит из врачей и больных.

Сначала вопрос для первых: “Проживет ли врач, если все будут здоровы?” Потом ответ для вторых: “Не селись в городе, где нет докторов”.


19.


Как говорится, два пишем, три в уме. Так вот судьба имела в виду совсем другой вариант.

Теряя сознание, Блинов нашарил на земле пистолет и нажал на курок. Пуля пролетела между ног погромщика и вошла в землю.

Теперь выхода не оставалось. Сперва в него полетели булыжники, а затем последовал штыковой удар в лицо.

На этом громилы не остановились. В который раз убивали бедного студента.

Наверное, еще какое-то время он что-то чувствовал. Возможно, даже мертвым пытался разобраться.

Как-нибудь так думал: “Отчего так? Почему злоба вооружена, а добро беззащитно?”

Вскоре он стал совсем спокоен. Будто говорил: “Ну бейте, бейте. Боли все равно нет”.

Помните, как в студенческом театре Коля играл Березина? Теперь оставалось эту роль доиграть.

Кое-кто считал его героя равнодушным, а это было достоинство. Другие растрачивают энергию, а он накапливал.

Понимал, что еще придется потратиться. Буквально отдать себя без остатка.

Свой конец Березин встретил лучше всех. Так что его жизнь осветилась новым светом.

Кстати, тот, кто стал жертвой римских легионеров, тоже был, как скала. В страшную минуту ни одна жилка не дрогнула.

Вопросы все же одолевали. Поэтому о том, о чем молчали слова, говорили руки.

Такое немного странное движение. Как бы пытающееся что-то ускользающее ухватить.

Этот жест можно было понимать: за что? Или: если меня не будет, то что вы станете делать?


20.


Потом многие спрашивали: зачем это Коле? почему бы ему в тот день не остаться дома?

Да хотя бы потому, что тогда это был бы другой человек. Ведь он ничего важного не пропускал.

Ну а что же, напирали сомневающиеся, двое детей? А еще Лиза? Мария Семеновна? сестра Муся?

Надо опять обратиться к еврейским мудрецам. Уж они-то точно все объяснят.

Один ответ мы уже знаем: “Куда человек сам желает идти, туда его и ведут”. Впрочем, существуют еще варианты.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии