Дом и мир

— Ну что ж, в этом случае я могу отплатить им тем же и считать, что цивилизация затронула их очень поверхностно — не дальше их белой кожи.

На его письменном столе стоят обычно цветы в простом медном кувшинчике. Сколько раз, узнав, что он ждет в гости европейца, я потихоньку убирала кувшинчик и ставила цветы в переливающуюся радугой хрустальную вазу английской работы.

— Послушай, Бимола, — запротестовал он наконец, — неужели ты не видишь, что цветы эти скромны, как и медный сосуд, в котором они стоят. Твоя же английская ваза слишком уж бросается в глаза. В ней следует держать не живые, а искусственные цветы.

Одна только меджо-рани поощряла его. Как-то раз она прибежала запыхавшись и сообщила:

— Братец, я слышала, у нас в лавке появилось чудесное индийское мыло. Для меня прошли уже времена, когда я пользовалась туалетным мылом, но, если в нем нет животного жира, мне очень хотелось бы купить кусочек. Я привыкла употреблять мыло с тех пор, как поселилась у вас. Теперь-то я им почти не пользуюсь, но мне и сейчас еще кажется, будто купание без мыла совсем и не купание.

Муж приходил в восторг от таких разговоров, и дом наводнялся мылом местного изготовления. Если, конечно, можно назвать это мылом! Сплошные комья соды! И будто я не знала, что меджо-рани по-прежнему ежедневно моется английским мылом, как и при жизни своего мужа, а индийское мыло отдает служанкам для стирки.

Другой раз она заявила:

— Братец, говорят, появились индийские ручки! Будь так добр, достань мне несколько штук.

И братец старался изо всех сил. Комната меджо-рани заваливалась какими-то отвратительными палочками, которые почему-то именовались «ручками». Впрочем, ее очень мало трогало их качество, так как не в ее характере было заниматься чтением или письмом, написать же счет прачке можно было и карандашом. К тому же в ящике для письменных принадлежностей у меджо-рани хранилась старинная ручка из слоновой кости, и если у нее вдруг являлось желание написать что-то, то на глаза обязательно попадалась именно эта ручка. Делалось же все это с единственной целью досадить мне, потому что я не хотела поощрять капризы мужа. Но выводить ее на чистую воду не имело никакого смысла. Лишь только я заводила разговор о ней с мужем, у него делалось неприятное, хмурое выражение лица и было ясно, что результата я добилась как раз обратного. Открывая таким людям глаза на то, что их обманывают, только сам попадаешь в неловкое положение.

Меджо-рани любит шить. Однажды, когда она сидела за работой, я не удержалась и прямо ей заявила:

— Какая ты все-таки притворщица! Когда ты говоришь при братце об индийских ножницах, ты чуть ли не захлебываешься от восторга, а стоит тебе взяться за шитье, ты и минутки не можешь обойтись без английских ножниц.

— Ну и что? — возразила она. — Неужели ты не видишь, как это его радует. Мы ведь с ним с детства дружны, выросли вместе. Это тебе все нипочем, а я просто видеть не могу его грустного лица. Бедненький, — мужчина, а никаких у него увлечений нет, только вот эта игра в лавку с индийскими товарами да ты — самая пагубная его страсть! Из-за тебя он и погибнет.

— Все равно, двуличной быть нехорошо, — резко сказала я.

Меджо-рани расхохоталась мне в лицо.

— Нет, вы только ее послушайте! Нашу бесхитростную чхото-рани. Какая же она ровная да прямая, ну прямо указка учителя! Но ведь женщина не так устроена. Она должна быть мягкой, гибкой, и ничего плохого в том нет.

Я никогда не забуду слов меджо-рани: «Ты — его пагубная страсть! Из-за тебя он и погибнет».

Теперь я твердо знаю: если уж мужчина непременно должен иметь какую-нибудь страсть, то пусть этой страстью будет не женщина.

Шукшаор, который находится на принадлежащей нам земле, — один из самых больших торговых центров в округе. Здесь по одну сторону пруда ежедневно бывает базар, по другую — каждую субботу — ярмарка. Во время дождей, когда пруд соединяется с рекой и лодки с товарами могут подходить к самому месту ярмарки, торговля оживляется — к предстоящим холодам привозят большое количество пряжи и теплых тканей.

Во времена, о которых идет речь, препятствия, чинимые англичанами индийским тканям, индийскому сахару и соли, вызывали страшный шум на всех рынках Бенгалии. Мы же с еще большим упорством стояли на своем. Однажды Шондип пришел ко мне и сказал:

— В наших руках большой торговый центр, надо его наводнить товарами местного производства. Пусть родной ветер избавит нас от иноземной напасти.

Я с готовностью ответила согласием.

— Я уже разговаривал с Никхилом по этому поводу, — продолжал Шондип. — Но ничего не добился. Он говорит, что не возражает против наших выступлений с речами, но насилия не допустит.

— Предоставьте это мне, — гордо ответила я.