Дом корней и руин

– Одно из самых опасных растений в мире, – восторженно пояснил Жерар. – Это единственный экземпляр, который мне удалось вырастить до такого размера. Семена практически невозможно прорастить. Но посмотрите на нее, разве она не великолепна? Такая красивая и такая смертоносная. Всего несколько ягод, и…

– Остановитесь. Я не хочу знать.

Жерар изумленно склонил голову, будто не понимая моего отвращения.

– Я просто подумал…

Я отвернулась от растения, желая поскорее покинуть этот сад смерти. Зелень, казавшаяся такой благодатной, такой прекрасной всего несколько мгновений назад, теперь словно злобно тянулась ко мне, тая неминуемую гибель.

Я бежала мимо растений с бледными звездчатыми листьями и цветами с заостренными лепестками, красными, как волдыри, мимо деревьев, с которых свисали шлейфы желтых цветов, похожих на рвотные массы, мимо густой живой изгороди, от которой исходил странный, похожий на миндаль аромат, с невыносимой настойчивостью щекотавший мне нос. Вдруг все поплыло перед глазами, закружилось, потом вдруг стало слишком светло, слишком ярко, и я почувствовала, что у меня подкашиваются ноги. Я ударилась головой о лавандовую плитку и погрузилась в темноту.

20

Меня закружил вихрь нестерпимо ярких цветов, перед глазами мелькали хвосты сияющих комет.

– Верити? Верити!

Я понимала, что Жерар зовет и трясет меня. От его лица исходили короткие вспышки света; глаза горели, как тлеющие угли. Казалось, он излучает свет. Он выглядел почти как бог. Голова трещала; я ощущала каждый удар сердца, который вызывал судорожные сокращения мышц. Почувствовав неожиданное движение, я поняла, что сижу, но, когда посмотрела перед собой, увидела лишь стекла оранжереи. Они кружились, как мозаика в калейдоскопе, переливаясь разными чудесными цветами.

– Верити, – раздался легкий, будто дразнящий голос.

Я обернулась и увидела своих сестер – шесть погибших сестер – прямо в оранжерее. Ава с кожей, покрытой чумными пустулами. Октавия с переломанными конечностями, изогнутыми под невероятными углами, от вида которых к горлу подступала тошнота. Элизабет, с запястий которой на сухую землю, как теплый летний дождь, капала кровь.

– Вас здесь нет, – выпалила я, но язык не слушался и еле ворочался во рту, как слишком плотно набитая колбаска, которая вот-вот лопнет от фарша. – Вас здесь нет, потому что вы умерли.

– Верити, – снова позвал голос.

Жерар. Наверное.

Я моргнула, изо всех сил пытаясь сфокусироваться на сестрах. Они хотели уйти, хотели вновь спрятаться у меня в голове, вернуться в забытье, в тусклое черное небытие.

– Верити…

Я распахнула глаза, вновь услышав тот же голос. Только это был не Жерар. У нее была бледная, как пепел, кожа. По плечам струились длинные черные волосы, слегка колыхавшиеся на ветру, хотя я совершенно точно знала, что в оранжерее нет сквозняка. Она улыбнулась, обнажив острые серые зубы, а ее глаза…

Я взвизгнула, отшатнувшись, и попыталась скрыться от этого взгляда, но она приковала меня им, словно приколола бабочку к доске. Она смотрела на меня бездонными черными глазами, завораживая и усыпляя бдительность. У них не было ни зрачков, ни радужной оболочки. Только маслянистая, липкая чернота.

– Верити… – произнесла она, растягивая мое имя, словно мы с ней играли или танцевали. Она моргнула, и черные, ужасные черные слезы покатились по ее щекам, оставляя безобразные полосы.

– А что у тебя с личиком? – спросила она, наклонив голову с фальшивой и совершенно неуместной игривостью. – Как будто ты не ожидала увидеть меня.

– Я… я…

Голова отяжелела и склонилась набок, пока я силилась выдавить из себя хоть слово.

– Ты выглядишь как рыбка, выброшенная на берег, дорогая. Хотя, – сделала она паузу, оглядывая оранжерею, – я полагаю, так оно и есть.

– Кто… кто вы?

Черные глаза вспыхнули холодным огнем, напоминающим блеск змеиной кожи.

– Неужели не узнаешь? Мы с тобой старые друзья.

– Нет.

Я попыталась встать, но вдруг сквозь мои руки, разрывая кожу, проросли корни и ушли глубоко в землю, намертво приковав меня к месту. Лианы с близлежащих деревьев обвились вокруг лодыжек и поползли вверх по ногам, впиваясь в мою плоть, несмотря на сопротивление. Из груди вырывались ползучие растения, на которых распускались отвратительные хищные цветы.

– Я вас не знаю.

– Конечно, знаешь. Я знаю тебя… Я знаю их… – сказала она, указывая на моих сестер.

Эулалия, с повисшей головой, разбитыми ключицами и переломанным позвоночником, подняла руку и слегка помахала нам обеим.

– Верити… – грустно протянула она.

Я никогда не слышала, чтобы ее голос звучал так печально. Разум яростно боролся с этой мыслью, брыкаясь, словно вздыбившаяся лошадь. Я не могла помнить ее голос. Это не Эулалия. Или могла?

– Верити, – прошептала черноглазая женщина. – Мне нужно, чтобы ты меня выслушала, девочка моя. Мне нужно, чтобы ты меня хорошо услышала.

Я моргнула, и она скрылась за деревьями, удалившись в другую часть оранжереи.

– Слышишь меня? – прошептала она, и я действительно услышала ее тошнотворный голос в голове, будто он проникал мне прямо в кровь.

Я слабо кивнула.