Дом лжи

Отец пришелся как раз ко двору в такой фирме – и начал наконец зарабатывать столько денег, сколько давно жаждала его душа. А я остался жить в родительском доме, откуда каждый день ездил на учебу и обратно. Мне не хотелось оставлять дом, ведь он связан с мамой. Вот как получилось, что я, в отличие от многих других студентов, никогда не жил в Чикаго. И не был знаком с районами вроде этого, не бывал внутри таких вот кондоминиумов.

Все студенческие годы я жил в пригороде, один как перст. Все годы, кроме полутора лет в «Новом горизонте», то есть, говоря по-простому, в дурке, хотя на политкорректном языке это теперь именуется «заведением для людей, преодолевающих психологические трудности».

Мне там помогли. Доктор Макморроу оказалась хорошим специалистом, которая больше слушала, чем говорила. После смерти матери я стал буквально психом – некоторое время еще пытался учиться, но скоро понял, что не могу, и сам пришел в клинику. Доктор Макморроу – Анна, она просила, чтобы я обращался к ней по имени, – боролась с раздиравшим меня чувством вины. Это она произносила все те слова, с которыми я теперь обращаюсь к людям на собраниях SOS, – про контроль, про то, как мы стремимся контролировать буквально все и всех вокруг нас, и про то, что необходимо научиться признавать это, чтобы освободиться от вины.

Но мое излечение началось не с этого, а с простых и очевидных слов: «Разве твоя мать хотела, чтобы ты страдал? Нет, она хотела, чтобы ты поступил в колледж и прожил хорошую жизнь. Так чего ты ждешь?»

Вот тогда я понял, что пришла пора возвращаться в строй. Окончил колледж и получил диплом. Анна оказалась права. У меня получилось. Не излечиться, нет. Просто продолжать жить.

Жить, но при этом помнить.

В восемь часов я вставляю сим-карту в зеленый телефон, включаю его и посылаю вот такое сообщение:

Как насчет гольфа завтра?

Наша внутренняя шутка, когда мы притворяемся, что говорим кодом, хотя всякий, кто прочтет наши сообщения по порядку, наверняка поймет, в чем тут суть. Она отвечает немедленно:

Уже не терпится.

Так, хорошо. Но тут прилетает второе сообщение:

Не терпится поговорить с тобой.

А вот это уже можно понимать по-разному. Смысл нарочито затуманен.

Все в порядке?

Ее ответ:

Много думаю о нас. Поговорим при встрече.

Моя реакция:

Хорошее или плохое?

Мне уже начинать беспокоиться?

30

Вторник, 13 сентября 2022 года

Что за дурацкое сообщение ты прислала мне сегодня вечером? Что значит, ты много о нас думаешь и лучше нам поговорить при встрече? Ты собираешься порвать со мной, Лорен? Бросить меня?

Я не знаю, что тогда сделаю. Наши встречи с тобой, эти несколько раз в неделю, наши эсэмэски дважды в день – вот единственное, что имеет для меня смысл в жизни.

Или это из-за того, что я рассказал тебе вчера про то, как мой отец обманывал мою мать? И как я вырос, ненавидя супружескую неверность больше всего на свете, а теперь неверен сам?

Ну что мне стоило промолчать, а? Тут же совсем другая ситуация, Лорен. Вики давно меня не любит. Мне, конечно, тоже нечем гордиться, ведь я – неверный супруг, но, поверь, это совсем не то же самое, что было у отца с моей матерью! А твой брак с самого начала не был настоящим.

То есть мы с тобой никого не обманываем, по крайней мере, не по-настоящему! Мы не лжецы!