Дом на берегу океана, где мы были счастливы

Меня ослепил свет. Я повернул голову и ладонью защитил от него лицо Мадди. Передо мной вырос Натан, он собирался приблизиться к ней. Я крепко прижимал ее к себе. Он осторожно коснулся моей руки, словно опасаясь бурной реакции.

– Мы забеспокоились, папа, потому что в доме не зажегся свет. А уже стемнело. Мы подумали, что…

– Как она? – голос спрашивающей прерывался.

Этот голос я уже слышал. Сам того не желая, я вернулся к действительности, от которой так хотел сбежать. Ничто не должно было нарушить наше последнее свидание, перед тем как мы совершим большой прыжок. И тем не менее горе, которое звучало в этом голосе совсем рядом со мной, оторвало меня от Мадди. Я увидел перепуганные глаза ее дочери.

– Она спит, Лиза, спит, – успокоил я ее, и мои слова прозвучали на удивление бесстрастно и кротко.

Она бросилась к нам и упала на колени. Улыбнулась сквозь слезы, погладила мать по голове, потом внимательно всмотрелась в меня.

– Она такая безмятежная, умиротворенная… спасибо, Джошуа. Она играла на рояле с вами?

Я покачал головой.

– Когда она проснется, она должна сыграть в последний раз… Заставьте ее… Это нужно для нее, для вас… она ни разу не подошла к инструменту, с тех пор как покинула вас.

Мой охваченный трепетом взгляд перепрыгнул на спящую Мадди. За что она себя наказывала? И что такого сделал я?

– Она сыграет, Лиза, обещаю тебе.

– Спасибо… А теперь мы вас оставим. И скажите ей, что папа, Сюзанна и Анита уже едут.

Я крепче прижал к себе Мадди, это было сильнее меня. Я не хотел, чтобы они забрали ее у меня.

– Они знают, что она с вами. Вас никто не разлучит. Они, как и я, просто хотят с ней попрощаться.

Я кивнул и разжал свои объятия – ради Лизы. Она наклонилась к матери и нежно поцеловала ее.

– До завтра, мама, – прошептала она.

Потом осторожно и трогательно прикоснулась губами к моей щеке, поднялась с колен и, не обернувшись, пошла к выходу. Я увидел, что мой сын не сводит с нее глаз. Когда она вышла, он перевел их на меня, и я прочел в них беспокойство. Я задохнулся, узнав отразившееся на его лице собственное истерзанное выражение.

– Папа?

Я отчаянно стиснул его руку.

– Пообещай, что всегда будешь о ней заботиться, защищать ее, даже если это будет даваться тебе нелегко, и никогда не позволишь своим демонам, включая меня, одолеть тебя. Лиза так же драгоценна, как ее мать, слышишь?

Он опустил голову.

– Натан!

Он посмотрел на меня, и его взгляд был твердым. Он положил руку мне на затылок и прижал свой лоб к моему, крепко зажмурившись. Это был наш с ним жест. Единственное проявление нежности, на которое я был способен. А теперь мой сын подарил его мне.

– Не бросай меня. Я люблю тебя, папа.

И он побежал догонять Лизу.

Спокойное дыхание Мадди гипнотизировало меня. Я покосился на рояль. Как она смогла существовать без него? Почему она приняла бесповоротное решение – покинуть не только меня, но и музыку? На фоне неутихающей боли рояль был самым верным моим товарищем. Она же исключила из своей жизни нас обоих – и меня, и его. Мы с ним были слишком крепко связаны, и она не могла общаться с одним, не думая о другом.

– Джошуа…

Ее ладонь легла на мою щеку, и я потянулся к ней. Она мне улыбнулась. Та благодать, которая снисходила на нее и уводила ее от меня, вынудила меня взять себя в руки. И неважно, как я себя поведу, когда ее сердце перестанет биться, главное, я не должен навязывать ей ни свою ярость, ни свою боль. Двадцать лет я терпел и выживал ради нее, ждал ее и ждал, полный отчаяния, и теперь нельзя было грязнить оставшиеся нам часы жалобами на свою судьбу. Тем более что моя того не стоила.

Я улыбнулся ей. Так я не улыбался с тех пор, как остался без нее. В ее помутневшем взгляде снова вспыхнули искры.

– Ты отнесешь меня к роялю?

Я нес ее, силясь не замечать ее смертельную легкость и наслаждаться ощущением ее тела, прижавшегося к моему, ее теплом, еще живым и осязаемым. Она обхватила руками мою шею. Нет ничего более нежного, чем ее объятие. Когда мы подошли к инструменту, она задрожала.

Я глубоко вздохнул. Главная моя задача – снова стать тем Джошуа, которого она знала. Я насмешливо вздернул бровь.

– Ты никогда не боялась играть, если я был рядом.

Она засмеялась и уткнулась носом в мою шею, поцеловала, жадно втянула мой запах и застонала от блаженства.

– В те времена табурет перед клавиатурой был единственным местом, где я верила в себя… Теперь все так далеко…

Я старался быть самим собой. Самим собой для нее. Я примирялся с тем Джошуа, которым был тогда, давно. Я имел на это право, нет, это было моей безоговорочной обязанностью. Она заслуживала всего, кроме жалости и сочувствия. Прояви я их, и я бы разочаровал ее, а это последнее, чего мне хотелось. Разве можно разочаровать ее сейчас, когда она вернулась ко мне? Когда она меня простила.

– Музыка звучит в тебе, выпусти ее на волю.