Он застонал: «Что мне эти розы, раз я такой осел! Портной Менцль взял под свои каморки тридцать пять тысяч кредита и вдобавок получает квартирную плату. Нет, вы только поглядите на него! Эдакий шибзик, а котелок у него варит дай Боже! Все умеет обернуть себе на пользу. Такому и розы-то ни к чему, лишь бы шестаки в кармане звенели».
Он постоял, давая успокоиться вскипевшей в жилах крови. Затем принял решение и сделал широкий жест правой рукой.
«Грядки жильцов ликвидировать, сад будет только моим! Портной тоже не выделил жильцам гряды, потому как осторожен. Вы не будете отрывать от меня мое кровное. Не будете жировать за мой счет. Быть добреньким я больше не желаю! Хватит! Сад мой, а кому это не нравится, тот может убираться! Вот мое последнее слово!»
Полицейский глянул на молодую яблоньку и увидел, что плод увеличился в размерах и округлился.
— Расти, расти, яблоко, — нежно сказал он, — ты мое, только я могу тебя съесть. Сад тоже мой, и дом тоже. И все, что тут находится, подчинено моей воле…
Жене чиновник сказал: — Я с ним переговорил. Высказал ему все, что надо.
— Что же он ответил, — спросила жена.
— Что ответил? А что он может ответить? Он понимает, что неправ. Думаю, это было просто недоразумение.
— Недоразумение… — раздраженно сказала жена. — Ничего себе недоразумение! Орал на меня так, точно я какая-нибудь… Ты сказал ему, что он не смеет обращаться ко мне «Эй, вы»?
— Все в порядке, — уклончиво ответил чиновник. — Он только настаивал, чтобы ты не высыпала золу во дворе. Золу, говорит, нужно высыпать на телегу мусорщика. Хозяину претит любой беспорядок.
— Да как же так! — возмутилась жена. — Ведь когда мы сюда только переехали, он сам сказал: — Милостивая пани, не трудитесь таскать золу через улицу. Не стесняйтесь, высыпайте ее прямо во дворе. Я потом уберу… — Тогда через улицу было не перейти, из-за глины, которая там лежала грудами. А теперь он хамит…
— Теперь снова все будет хорошо, — успокаивал ее чиновник, — мало ли что бывает. Мы должны друг другу уступать. Мир в доме это главное.
— Ты же меня знаешь, — сказала жена, — я не из тех, кто затевает скандалы. Но никто не в праве на меня кричать.
Она пошла в ванную комнату и вернулась с плетеной корзиной.
— Схожу за бельем. Мне его катали у лавочника, — сказала она, — а ты оставайся дома и будь начеку.
Сказав это, она вышла за дверь. Чиновник подошел к окну и принялся задумчиво выстукивать по стеклу какой-то марш.
Глава двадцать вторая
Выдалась темная ночь, тихая и душная, какие бывают в конце июля. Нависшие над горизонтом рваные облака поглотили серп луны. Все спало, одни лишь кошки беспокойно блуждали по крышам, издавая пронзительные вопли. Собаки вторили им протяжным, заунывным воем. Из пивной «На уголке» доносились грохот оркестриона и пьяные голоса — накануне был день получки. Временами вдоль вереницы домов плелся на полусогнутых какой-нибудь запоздалый прохожий. Он размахивал руками и что-то бессвязно бормотал себе под нос.
И лишь в саду возле дома полицейского трудился человек. Он копал, орудуя лопатой, а затем старательно утаптывал землю. Закончив работу, он спустился в подвал и запер там инвентарь. Потом нахлобучил фуражку, надел френч и произнес: — Так! — Он сбежал по лестнице и исчез.
Утром пани Сырова вышла в сад, чтобы снабдиться свежими овощами для готовки. Каково же было ее изумление, когда она увидала, что грядки ее полностью разорены. Выдернутые овощи валялись на дорожке. Анютины глазки, гвоздики и резеда увяли, втоптанные в землю. Только кусты смородины и крыжовника остались нетронутыми. Вскрикнув от изумления, пани Сырова позвала мужа. Беспомощно взирали они на эту картину опустошения.
— Вот оно… — сокрушенно вымолвила пани Сырова.
— Кто это мог сделать? — вслух размышлял удрученный чиновник.
— Кто! — сдавленным голосом произнесла жена. — Кто же еще, как не этот…
— Тсс! — прошипел чиновник. — Не смей! Не пойманный — не вор. Молчи, иначе будет худо!
— Я знаю, что говорю, — возразила жена. — Никто другой этого сделать не мог.
— Умоляю, молчи! Мы не в праве кого-либо обвинять… Лучше снести обиду, чем навлекать на себя новые неприятности.
— Какая злокозненость! — простонал он и ушел в дом.
Узнав о случившемся, полицейский, пыхтя, поспешил в сад. На месте происшествия он застал собравшихся жильцов, которые рассуждали на тему о хулиганстве.
С мрачным видом полицейский обошел вокруг разоренной грядки.
Затем произнес: — Провалиться мне на этом месте, если я не думал, что так оно и будет.
— Мы так не думали, — сказала пани Сырова.
— А вам-то как раз и следовало об этом подумать! — язвительно заметил полицейский.
— Что вы хотите этим сказать? — осведомилась пани Сырова.
— То, что сказал, — ответил полицейский, многозначительно подмигивая столпившимся жильцам.
— Вот и давай людям землю в саду, — добавил он, — это в благодарность-то за все…
— На кого это вы намекаете? — повысив голос, спросила пани Сырова.
— Я не намекаю. Я знаю.
— Что вы знаете? — не отступалась пани Сырова.
— Ладно, ладно, милочка.
— Скажите еще, что мы сами себе навредили!