Дом на городской окраине

В солнечном луче мельтешили пылинки, сердитая оса с жалобным жужжанием билась об оконное стекло. Весна продиралась в душную спальню, наступала на городские стены, и, казалось, даже темные, мрачные карлинские[8] дома посветлели. На башне расположенного неподалеку костела звонили колокола, издали неопределенно и бодряще доносился звон городского трамвая и как-то особенно четко слышалось постукиванье женских каблучков о тротуар. Бухгалтер потягивается на постели и снисходительно улыбается бессмысленному сну. Кто бы поверил, что этакие экстравагантности могут сниться сорокадвухлетнему серьезному человеку! Он заранее радуется, как развеселит свою жену, когда во время обеда станет ей рассказывать, что ему приснилось. Да не так-то легко пересказать содержание сна! В нем много действия и никакого разумного порядка. Но жена не посмеется над ним. Как всякая порядочная женщина, она верит в сны и предзнаменования. Задумается и начнет ломать голову, не содержит ли его сумбурный сон какого пророчества? Не готовит ли завистливая судьба ее семье какую-нибудь коварную неожиданность? «Лучше ничего не говорить, — решает бухгалтер, — мало ли что она напридумывает».

Пробило десять, и Михелуп упрекнул себя за долгое лежанье. Зевнув во весь рот, он сунул ноги в шлепанцы. Приятно было сознавать, что сегодня воскресенье и торопиться некуда. Сегодня шторки американских шкафов в их канцелярии задвинуты, телефон не звонит, не слышно, как под полом глухо гудят печатные станки. В воскресенье у ворот типографии сидит тугой на ухо дворник, читает газету, а рядом с ним лежит серая овчарка и показывает прохожим язык.

Бухгалтер встал, подошел к окну. Под окнами его жилища простирался худосочный парк с симметричной планировкой. Газоны робко зеленели, форзитии покрывались первыми желтыми цветами. На клумбе резвились две собаки. Появился человек в форме паркового сторожа, рассердился, заулюлюкал, замахал над головой палкой. Собаки испугались сторожа, которому подчиняется городская природа.

Пани Михалупова, услышав, что муж встал, приказала дочери:

— Сбегай за газетой для папы.

Девочка выскочила за дверь. Ее худенькое личико и веснушчатый носик выражают жажду движения. Мать заставляет ее помогать на кухне. Не работа — скука да мука! Какие на кухне приключения? У матери резкий голос, все-то она замечает. А в спальне незастланные постели, и прежде чем их приведут в порядок, можно придумать какую угодно интересную игру. Покрыть стол простыней и превратить его в палатку. В палатке можно сидеть, подпирая коленями подбородок, и петь туристские песни. Потом подраться с прислугой, которая явится стелить постели, отнимет простыню и разрушит палатку. Мать всегда нанимает прислугу из краев, населенных немцами, надеясь, что дети переймут от них немецкий язык и не надо будет платить учителю. Маня прилагает все усилия, чтобы научить прислугу чешскому. Но девушка с Кашперских гор ничего не может запомнить, только глупо хихикает. И без конца напевает: «Vaterland, deine Kinder weinen…»[9] Каждый вечер она пишет домой, а Маня тайком плюет в ее чернила.

Маня идет за газетой, но отнюдь не как нормальные люди — это было бы неинтересно. Она скачет на одной ноге, после каждой пятой ступеньки переступая с левой ноги на правую. На площадке нужно остановиться перед зеркалом. Увидев свое отражение, Маня начинает гримасничать. Мгновенно превращается в учительницу и произносит: «Зубы — лучшее украшение рта». Слово «рта-а-а» протянет и оскалится. Многое успеет она пережить, прежде чем зазвонит у двери пана Кафки, на равных паях с которым ее отец оплачивает подписку на газету.

Из столовой доносится бормотанье. Бухгалтер Михелуп различает слова:

— Нижняя завязь — одногнездная, семяпочки в ней расположены на двух пристенных завязях, и таким образом она состоит из двух плодолистьев… из двух плодолистьев… таким образом состоит из двух плодолистьев, что мы так же определяем и по тому, что пестик… что пестик явственно разделен надвое…

Тихонько приоткрыв дверь, бухгалтер увидит бледного мальчика в очках. Он сидит, согнувшись над книгой, и механически раскачивается. Заметив отца, мальчик встал, поцеловал ему руку и, растягивая слова, пожелал доброго утра.

Михелуп, погладив его по голове, спросил:

— Учишься, Иржичек? Это хорошо, хвалю тебя, мой мальчик. Что же ты учишь?

— Мотанику, папочка, — отвечал гимназист, — завтра у нас мотаника и меня вытянут к доске.

Отец нахмурился:

— Мотаника! Мотаника! Вытянут! Сколько раз повторять, что о школе так непочтительно не говорят. Как нужно сказать?

— Пожалуйста, папочка: завтра у нас ботаника и меня вызовут к доске, — послушно произнес мальчик.

— Вот, вот. Образованный человек должен выражать свои мысли согласно правилам чешского языка. Для того я и послал тебя в гимназию, чтобы радоваться твоим успехам. Образованного человека узнаешь, как только он откроет рот. Так-то… Имущества своего ты можешь лишиться, но знаний никто у тебя не отнимет…

Бухгалтеру захотелось поговорить. Делать ему было нечего, обед еще не скоро.