— Вот оно как… а все не показывал виду… Какая радость иметь такого сына… Примите поздравления, пан Кафка… Пусть лопнет тот, кто от души вас не поздравит, я буду последний, кто бы вас не поздравил…
Он не мог перенести вида самодовольной улыбки счастливого отца и поскорее распрощался. Ясный день погас, в сердце бухгалтера закралась горечь.
«Знаете, кто вы, пан Кафка? — обратился он в душе к своему сопернику. — Для меня вы просто балаболка, зарубите себе на носу! Вы… с этой вашей грамотой… Мне вы не будете ухмыляться, уж я вам ручаюсь. То, чего достигли вы, я достиг давно. Мы тоже можем получить грамоту, подумаешь… Я прекрасно видел, как вы хихикали… Да, да… Но я вам это еще припомню… А мой мальчишка! — злился он. — Тоже мог позаботиться, чтобы получить грамоту. Как я теперь выгляжу? Стоило ему немного поднажать — и был бы не хуже, чем сынок Кафки. Но у него в голове одни глупости, вот в чем дело… Вижу, нельзя мне быть таким добряком…»
В квартире доктора Гешмая бухгалтеру пришлось прождать битый час, пока известный врач не кончил прием больных, после чего пришел усталый и хмурый. Рассеянно взглянув на гостя, он грубо рявкнул:
— Что случилось?
Михелуп достал табель сына. Доктор надел очки. Потом, сложив бумажку, стал тихо причитать. У него нет ни минуты свободной! Любому ничтожеству живется лучше! По ночам его будят бессовестные люди… Он больной человек, он сам нуждается в лечении. Но этого никто не желает знать!
Бухгалтер учтиво выслушал доктора и опять завел речь про табель. Он так озабочен, что его сын плохо учится, тогда как сын Кафки получил грамоту.
— Что? Грамоту? — проскрипел доктор. — У меня никогда не было грамот!
— Как? Что я слышу, пан доктор! — поразился Михелуп.
— Что бы вы — и никогда не имели грамот?!
— Ну и что? — ворчал доктор. — Что бы я сегодня с этого имел? Эка невидаль! Многие таскают домой грамоты, а потом из них ни черта не получается! Сколько таких случаев…
Он схватился за сердце и стал тихо причитать:
— Какие еще грамоты… Дни и ночи кручусь, как белка в колесе. Минуты спокойной не дадут. Другой на моем месте наплевал бы на практику, мол, наше вам с кисточкой…
— Так значит, вы никогда не получали грамоты?.. — удивился Михелуп.
— Повторяю, никаких грамот мне даром не надо, — бормотал доктор. — Я хочу только покоя, понятно? Когда-нибудь я свалюсь — и крышка! У меня давление. Я обращался к коллегам — никакого толку. Один говорит то, второй другое. И это называется медицина! Пропадите все пропадом, коновалы! Я прекрасно знаю, как обстоят мои дела… И не вздумайте отдать своего сына на медицинский, — продолжал шуметь доктор. — Нас, врачей, скоро будет на каждом углу по десятку. И пациенты не платят. Если бы мне уплатили по всем счетам, я стал бы богатым человеком. А так я больной человек, в любой момент могу умереть. Вот и все мои грамоты…
Бухгалтер принялся его утешать, но известный доктор не желал слушать. Нащупал свой пульс и, тараща глаза, зашевелил губами.
Снова очутившись на улице, Михелуп приободрился: глаза его прояснились, настроение поднялось.
Улыбаясь, он говорил себе: «Ну что, пан Кафка? Что вы на это скажете, пан Кафка? Так, значит, ваш сын получил грамоту? Хорошо! Мой сын не получил грамоты. Тоже хорошо! Вы полагаете, я опечален, огорчен? Вовсе нет, пан Кафка… Зря вы ухмыляетесь, пан Кафка. Знаю я вашу ухмылочку, но меня с толку не собьешь! Я не рвусь к этой грамоте, запомните, пан Кафка! А вы слышали, что известный доктор никогда не получал никаких грамот? Что вы на это скажете, пан Кафка? Известный доктор сказал, что из гимназистов, которые приносят домой грамоты, редко получается что-нибудь путное, Ну, пан Кафка! Теперь я даю слово вам, пан Кафка! Балаболка вы, пан Кафка, вместе со своей грамотой. А я и без грамоты обойдусь, пан Кафка!»
Он сиял, разговаривал с самим собой и размахивал руками. Своего мальчика он ругать не будет. Это хороший ребенок и наверняка доставит папочке радость. А если мальчик захочет обучаться медицине, он пошлет его на медицинский. Не пожалеет расходов. Всему миру будет ясно, на что способен сын Михелупа…
На следующий день бухгалтер принес табели своих детей в канцелярию. Раздумывал, не стоит ли похвастать и перед серебристыми барышнями. Но отказался от этой затеи. Барышни не верят в силу образования, не поклоняются наукам да и вообще знания их не интересуют. Их забота — лакированные ногти и фарфоровая кожа. Они непрерывно сражаются с бегом времени, с подкрадывающейся немощью старения.