Дом на городской окраине

Войдя в канцелярию, бухгалтер поморщился, точно напился какой-то гадости. Он увидел Турля в жокейских брюках и высоких начищенных сапогах. Молодой человек постегивал стеком по голенищу сапог, покачивал боками и в профиль позировал перед серебристыми барышнями. От него веяло самодовольством и беспечностью. Турль был небольшого роста, со впалой грудью, но сам себя считал спортсменом и был убежден, что он по крайней мере на две головы выше, чем в самом деле. Его жокейские брюки словно бы кричали: «Я изящен. Я фешенебелен. Я dernier cri.[14]» — «Мы спортсмены! Мы представители высшего света!» — кричал его высокие сапоги.

Турль рассказывал серебристым барышням какой-то анекдот, после смешной развязки он, по примеру комиков из кабаре, сделал глупое лицо и отбежал в сторону. Барышни хохотали, а на пухлых губах молодого повесы играла самодовольная улыбка.

Завидев бухгалтера, он закричал:

— Эй! Пан Михелуп! Как делишки, Михелуп? Что новенького, Михелуп? Все в порядке, Михелуп?

— Я уже несколько раз просил вас, пан Ган, — недовольным тоном отвечал бухгалтер, — чтобы вы на меня не кричали. Кричите на своих друзей. Я вам не коллега по развлечениям…

Но Турль его не слушал: он отвернулся и щегольски натянул жокейскую кепчонку. Потом обнял одну из серебристых барышень, смачно ее поцеловал и удалился танцующим шагом, как бы дающим понять, что молодой человек знает свет и его радости и, как говорится, умеет пить из чаши наслаждений полными глотками.

— Ах, какой противный! — воскликнула серебристая барышня и старательно припудрила место, к которому прикоснулись плотоядные мясистые губы.

— Никчемный, пустой человек! — шептал возмущенный бухгалтер.

Пишущие машинки стрекотали, Михелуп, склонившись над бухгалтерской книгой, вписывал в нее столбцы цифр, временами отодвигаясь от работы, чтобы полюбоваться своим красивым почерком.

Затем он отложил ручку и придушенным голосом спросил у одной из барышень, свободен ли господин директор. Та кивнула. Бухгалтер поправил галстук, подтянул жилет, сгорбился и постучал.

Директор Паздерник, сидя за столом, писал. Услышав шаги, он снял очки и взглянул на входящего.

— А, — тихо произнес он, — пан Михелуп… н-да… что вы мне принесли, пан Михелуп?

Еще при старом Гане директор работал на предприятии простым рабочим. Однако он был интеллигентен, настойчив и плебейски честолюбив. За узким лбом прочно сидела упрямая неуступчивость, страстное желание подняться как можно выше. После работы он еще посещал вечерние курсы, сидел за партой как послушный ученик и жадно впитывал знания. Старый шеф, сам начинавший типографским рабочим, внимательно за ним наблюдал и питал к нему слабость, а позднее доверил руководство фирмой. И до сих пор еще к директору ходили преподаватели иностранных языков.

— Н-да… — повторил директор, выжидательно глядя на бухгалтера.

Михелуп полез в карман и положил перед Паздерником оба табеля.

— Табели моих детей… — забормотал он. — Позвольте показать…

— Н-да… табели… благодарю за внимание…

Директор надел очки и стал читать. Михелуп не отводил взгляда от его лица, где над всем царил приплюснутый нос, а под узким лбом искрились маленькие серые глазки. С той поры, как директор стал подниматься по лестнице успехов, его нижняя челюсть отяжелела и стала четырехугольной. Это случилось оттого, что директор привык стискивать зубы, чтобы не проронить лишнего слова. Он перестал быть рабочим и отказался от многоречивости маленького человека, который щедро сыплет словами — единственным своим достоянием.

Наконец директор сложил табели, снял очки и с приветливой улыбкой обратился к Михелупу:

— Н-да… — как всегда неторопливо начал он, — прекрасные табели… н-да… поздравляю… рад видеть хорошие успехи… что ж, вы меня порадовали… н-да, благодарю вас, мой друг.

Он встал и подал бухгалтеру руку.

— Семейство пребывает в добром здравии?

— Спасибо, господин директор, — зарделся Михелуп, — все в порядке…

— Рад слышать… н-да… — Директор замолчал, не зная, что бы еще сказать, не мастер он был на светские беседы.

Но Михелуп не собирался уходить. Откашлявшись, он заговорил:

— У меня есть жалоба, пан директор…

— Н-да?

— Хочу вам пожаловаться и прошу о заступничестве.

— Говорите, мой друг, я охотно вам помогу… н-да… жалоба… и какая?

— Пан Ган невежливо со мной разговаривает, — плаксиво начал бухгалтер, — покрикивает на меня, я уже несколько раз его просил не делать этого. Похоже, он меня высмеивает, а это, простите, не положено, я уже солидный человек, он против меня щенок, если позволите такое грубое выражение…

Лицо директора потемнело.

— Н-да… — проскрипел он, — молодой пан Ган… н-да… избрал для себя комическую роль… н-да… никчемный человечишка… танцор… whisky and soda[15]… знаем-знаем… allround[16] спортсмен, но к делу непригоден… н-да… — Он подошел к бухгалтеру ближе и продолжал: — Его отец был прекрасный человек, трудолюбивый, экономный… а у сыночка ветер в голове… так нельзя… я не потерплю… н-да… я его сокрушу, уничтожу… дурной пример для остальных… вырву с корнем и разотру в порошок…