Я изо всех сил старалась не разочаровать его. Хотя к девяти годам я уже считала его лжецом, я все еще искала его одобрения на каждом шагу. Может, это было вызвано каким-то предположением, что, если я достаточно себя проявлю, он в конце концов сочтет меня достойной знать правду о Книге. Или, может, это просто типичное поведение ребенка из неполной семьи. Поскольку я знала, что никогда не буду соответствовать высоким стандартам мамы, я стремилась к гораздо более низкой планке моего папы.
Это не значит, что он был плохим отцом. Он был хорошим, во многих аспектах даже лучшим, и не потому, что баловал меня как только мог. Он был внимательным и добрым. Он никогда не говорил со мной свысока, как мама. И он никогда-никогда не смел меня недооценивать.
Когда я росла, он давал мне списки книг, чтобы прочитать, фильмов, чтобы посмотреть, и альбомов, чтобы послушать. И там были вещи, которые не каждый может посоветовать подростку. Фильмы Бергмана. Музыка Майлса Дейвиса. Толстой, Джойс и Пинчон. Каждое из этих имен говорит о том, что он считал меня способной к открытому мышлению, к тому, что я смогу расширить свои горизонты. И хотя меня совсем не интересовали джаз и «Радуга земного тяготения», я старалась изо всех сил оценить его вкусы. Мой отец верил в меня, и я не хотела его подводить.
И все же я его разочаровала. Когда пошла в колледж и решила учиться на дизайнера, а не на журналиста или филолога, и тем самым разрушила его мечты о том, что в семье будет еще один писатель. Когда я бросила скучную, но стабильную работу дизайнера, на которую я устроилась после выпуска, чтобы начать свой бизнес с Элли.
С этого момента начался период взлетов и падений, который продолжался до самой папиной смерти. Однажды он сказал мне, что наши отношения похожи на розы. Красивые, да, но с шипами. Я же сравниваю их с погодой. Они постоянно менялись. То ледяные ливни. То теплые бризы. Месяцы, когда мы разговаривали почти каждый день, и долгие отрезки белого шума.
В основном виновата была я — каждая фаза диктовалась моим отношением к Книге. Если мне удавалось прожить месяц-другой без упоминаний о
Тем временем папа начал отдаляться от мира, закрываясь в своей квартире с любимыми книгами и классическими фильмами. Некогда вездесущий субъект всех интервью, все желали записать его цитаты обо всем подряд, от сверхъестественного до издательской индустрии, теперь он отрезал себя от всех средств массовой информации. Долгое время я думала, что он устал жить со своей ложью и больше не хочет иметь с ней ничего общего. Его переписка с Брайаном Принсом свидетельствует об обратном.
Наши отношения изменились, когда он заболел. Его рак был агрессивен, вонзая свои зубы быстро и безостановочно. У меня больше не было времени на мелочность. Мне нужно было быть рядом с ним, где я и была до самого конца.
К полуночи из входной двери и из каждого окна торчат клочки Книги.
Я иду к себе в комнату.
Я запираю дверь.
Я кладу нож, который носила с собой, на тумбочку возле кровати.
Мои последние действия этой ночью — принять Валиум, забраться под одеяло и попытаться заснуть, хотя я уже знаю, что это будет нелегко, если вообще возможно.
Я не спал всю ночь. Минуты протекали, складываясь в часы, а я лежал без сна, уставившись в потолок и гадая, когда и как кто-то смог сюда проникнуть. Ночь была полна звуков, хотя все они были невинны. Но это не мешало мне думать, что каждый из них означал, что сюда в очередной раз вернулся нарушитель. Я подумал о каменной стене и железных воротах в конце подъездной аллеи и о том, как я когда-то насмехался над ними. Теперь мне хотелось, чтобы они были выше.
К тому времени, когда ночная тьма начала рассеиваться, превращаясь в рассвет, мои мысли обратились к другому.
Вот оно.
Я посмотрел на часы: 04:54. Как раз по расписанию.
Отказавшись от мысли поспать, я тихонько выскользнул из постели, чтобы не разбудить Джесс и Мэгги, которая снова спала с нами. Я прокрался вниз, и меня сразу же встретила горящая люстра — факт, который казался невозможным. Накануне, перед тем как лечь спать, я специально убедился, что она выключена.
Опасаясь, что в дом снова вернулся нарушитель, я поспешил к входной двери. Нить оставалась натянутой. Линия мела на полу — нетронутой. Между дверью и косяком все еще торчал кусочек карточки.
Уверенный в том, что к двери никто не прикасался, я спустился на кухню, сварил очень крепкий кофе и налил его в кружку размером примерно с миску супа. Сделав несколько глубоких глотков и кое-как продрав глаза, я вернулся в остальную часть дома и методично проверил все окна. Они были такими же, как и дверь — абсолютно нетронутыми.
Здесь никого не было.