Дом на миндальной улице

…Если честно, то складывается отношение, что нас дурят. Они упорно игнорируют все наши требования, и я знаю, что это вина не их князя. Я имел возможность общаться и с ним, и с княжной, и с их приближенными – разумнейшие люди, все прекрасно понимают и сами высказываются на эти темы с возмущением. Но, видимо, это настолько прибыльное или увлекательное занятие для среднего слоя чиновничья, что в нем-то и оседают все распоряжения. На днях получил доклад, недалеко от границы крестьяне обнаружили ущелье, вперемежку заваленное камнями и телами. Разумеется, никакой это не обвал и не караван – там и дорог-то нет, и не дикие звери – люди осмотрели это место, там сотни и сотни слоями, вплоть до голых скелетов. И конечно же, все следы те же – налицо все признаки травли бойцовыми собаками. Это не первый раз и не первое ущелье. И среди этих тел не только эотиняне, но и селестийцы и жители островов. Меня колотит оттого, что я слышу, что это дикарство благополучно сосуществует рядом с нами в государстве с разумным правителем, и никак нельзя его пресечь и уничтожить…

(Фелисия S. Помпею K., 12 июня, год 861)

Здравствуй, милый.

Как ты? Как Селестида? Как все продвигается?

Я живу как слепая, почти не выхожу из дома. Ребята приходят поддержать меня, да что я? Не мне нужна помощь… Меня нигде не принимают, поэтому все новости я узнаю исключительно через третьи руки, все больше от Марция и Энае. Айне уехала в Селестиду и, похоже, не вернется оттуда. Вообще замечаю, что многие просто-напросто убегают туда. Не удивлена, кто побывал у вас, дышать больше этой гнилью не захочет. Ты должно быть не знаешь, но, как только селестийцы покинули княжеский двор, все прежние связанные с Селестидой дела просто остановились. Я получила письма от Августы-Ирис, она негодует на то, как все эти бараны-сенаторы, держась за свое брюхо, задерживают любую княжескую волю в отношении Селестиды. Еще сильнее протестуют против наследования княжны… Да все это и неинтересно. Надвигается какая-то черная волна, и надо бы бороться, а я сижу здесь без света на душе и у меня нет сил бороться дальше. Эта ужасная апатия сведет меня в могилу. А все потому, что все действия наполовину уходят в песок. Бьешься, как рыба на берегу, а добиваешься того, что сдвинешься с места на миллиметр. Хотя и это должно радовать, но я так опустошена, что воспринимаю и хорошее, и плохое с одинаковым равнодушием.

Но мне надо рассказать тебе кое-что.

Я говорила, что меня нигде не принимают. Разумеется, относится это только к высшему кругу, так-то я постоянно то у консульши, то у ребят, то еще где-нибудь. И вот на днях меня вызывает к себе Августа Ирис. Мы сидели с ней за чаем, беседовали… Она такая серьезная, обстоятельная, несмотря на возраст. Она мне рассказала, что одна «влиятельная персона» просила за Леонель, и княжна с удовольствием выполнила это ходатайство. Я не могу прийти в себя, мне до сих пор не верится, что отец мог ради меня сделать это… Все боги не могли бы сделать большего! Я кажусь себе маленьким голодным ишаком, которому в конце длинного пути высыпали целый мешок отборного зерна! Помпей, ты только представь – это сделал отец, человек, который не видел меня ни разу за всю мою жизнь, и которому я имею такое же право просить, как самая убогая из его рабынь! Ну и слушай, что произошло.

Августа Ирис пригласила меня на следующий день к себе. У нее было небольшое празднество, и были многие из самых высокочтимых людей. Я чувствовала себя здесь муравьем. Впрочем, иные из них вели со мной беседы и вполне дружелюбно, хотя это могла быть элементарная вежливость, я не обольщаюсь, не думай. И среди них была княжна и с ней несколько дам, и между ними – Нелл! Нелл рядом с княжной! Это значит, что теперь он не посмеет запереть ее в чулане для своей забавы, она будет появляться в свете, она будет принимать. Нам с тобой от этого мало толку, но я надеюсь хотя бы на письма.

Помпей, родной, я не узнала ее. Это совсем другой человек. От нее осталось только имя, и то лишь часть… Не отрицаю, она великолепно одета и наверняка ест самое лучшее, поскольку ее волосы блестят, а лицо хорошего цвета, но при всем этом здоровье и красоте она выглядит ужасно. Это невозможно описать, но если б ты увидел ее глаза, ты бы понял. Это взгляд затравленного зверя, взгляд приговоренного к смерти, который в последний раз смотрит на солнце… У меня сердце сжалось, когда я увидела ее такой. У нас не было достаточно времени поговорить, тем более обговорить то, что мы должны были обговорить, но все же мы виделись. Я и представить не могла, что все так…

Надо действовать, и немедленно. С моей стороны все готово, охота через четыре дня, септимиевы лошади уже распределены.