Дом неистовых клятв

Я морщусь, так как в этом случае он становится тёмным и превращается в дым, тогда как от меня могут остаться только окровавленные кости.

«Отдыхай, Behach Éan. Тебе надо отдохнуть».

Я улыбаюсь и снова проваливаюсь в небытие.

Но на этот раз приятное.

* * *

Я перестаю двигаться, и, хотя все мои кости ноют, а лёгкие чувствуют себя… я делаю осторожный вдох. Воздух устремляется вниз по трахее точно острый нож, а затем трётся о мои внутренности словно наждачка. Похоже, состояние моих внутренностей не намного лучше.

Я растопыриваю пальцы, и они погружаются во что-то холодное и рыхлое… песок?

Несмотря на то, что в мои глаза как будто налили мёда, мне удаётся приподнять ресницы. Белое небо распростёрлось надо мной, и на его фоне я замечаю два чёрных лика — один из них состоит из теней, а другой из потёкшей подводки.

Я подношу руку к шее, чтобы коснуться цепочки, но кроме сухой кожи и растянутой чёрной ткани не нахожу никаких бусин.

— Клетка? — хрипло произношу я. — Где клетка?

Мой голос звучит так скрипуче, словно он пытается выбраться из моего рта.

— Клетка?

Лицо моего отца становится темнее и теперь еще больше контрастирует с бледным небом.

— Пожалуйста, скажите мне… что она здесь.

— О, она здесь.

— И ворон Лора… тоже?

Губы моего отца так плотно сжаты, что его рассерженное лицо кажется теперь разрезанным пополам.

— Я уже подумываю о том, чтобы бросить его обратно в море.

Я приподнимаюсь на локтях, и всё моё тело взрывается болью в самых разных местах.

— Для чего… тебе это делать?

— Потому что он, мать его, не заслуживает того, чтобы стать цельным. После того, как он позволил тебе, мать его, нырнуть в этот морской вулкан, который поджарил, мать его, твою кожу.

Если бы я не знала, что мой отец зол, такое частое использование выражения «мать его» определённо рассказало бы мне о его настроении.

— И это мы ещё не знаем, как сильно пострадали твои внутренние органы.

Я опускаю взгляд на руки, ожидая, что они будут покрыты волдырями, но кожа на них гладкая, как у младенца. Даже мои вчерашние синяки пропали.

«Как только мы покинули земли фейри, твоя мать положила тебя на камень и вылизала все твои раны. А затем унесла тебя на берег, чтобы мы могли тобой заняться».

Благоговение и нежность наполняют мою грудь, когда я, прищурившись, смотрю на серый горизонт в поисках великолепного морского дракона, который, как оказалось, связан со мной родственными узами.

«Она отдыхает на дне. Это путешествие и твоё исцеление порядком её вымотали».

Тяжёлое чувство вины захлестывает моё сердце.

— Где клетка?

Лор кивает на лес у нас за спинами, где четыре ворона в человеческом обличье стоят на страже, а несколько других кружат над ними в образе птиц.

— Dádhi, ты не мог бы помочь мне дойти до деревьев?

Сначала он сжимает губы, словно его раздражает тот пункт назначения, который я выбрала, но затем проводит гигантскими руками по лицу. Он ещё больше размазывает краску, но вместе с неё также стирает с лица остатки гнева. Я бы не назвала его лицо мягким — не думаю, что для описания лица Кахола Бэннока можно использовать это слово — но выражение его лица определенно смягчается.

Вместо того чтобы поставить меня на ноги, он поднимает меня своими огромными руками и прижимает к вздымающейся груди.

Я не протестую. Вообще, я не из тех, кто привык экономить усилия, но сейчас моё тело кажется ни на что не годным. Может быть, горячая вода, и правда, поджарила часть моих внутренних органов? Я морщу нос при этой мысли, а затем качаю головой, чтобы её отогнать.

— Ребёнку заплатили? — спрашивает мой отец, когда мы приближаемся к деревьям, верхушки которых покачиваются.

Я хмурюсь.

— Ребёнку?

— Нам пришлось позвать человеческого ребенка из Ракокки и отнести его на пляж, чтобы тот распутал ожерелья на твоей шее, так как металл это проводник.

Он бросает взгляд в сторону Лора.

— Лор не привязывал их к моей шее, dádhi

. Я сама это сделала.

Я касаюсь ладонью его бороды, чтобы обратить на себя его внимание.

— И я точно так же сама решила достать его ворона, зная, что там находится вулкан.

— Тогда он, мать его, должен был тебя остановить!

Я вздыхаю, чувствуя, что мой отец пока не готов забыть и простить.

«Я пойму, если он никогда меня не простит».

Я перевожу взгляд на клубящуюся тёмную массу.

«Не говори так. Вы лучшие друзья. Братья. Он, может быть, и не забудет об этом, но он простит».

«Если бы твоя кожа расползлась, а кровь вытекла…»

Его тени содрогаются, а золотые глаза надолго исчезают.

«Ты могла умереть».

Что? Как же я рада, что не задумывалась об этом, когда ныряла в этот марелюский суп. Иногда неведение это не так уж плохо.