Лишь через неделю после месячного пребывания Агаты в постели девушек наконец пригласили в тихий и мрачноватый кабинет директора. Его можно было узнать по запаху, раньше чем увидишь: пыль и тмин, тлен и плен. Судя по расположению маленьких окон, похожих на бойницы средневековой крепости, солнце заглядывало сюда нечасто, скорее всего, комнате доставалась лишь малая толика вечернего предзакатного света, когда всё вокруг на мгновение озаряется зловещим кроваво-красным заревом умирающего дня. На столе – строгий порядок, даже скрепки разложены по цветам. У старой настольной лампы с бахромчатым абажуром фотография маленькой девочки, но у Нежины не находилось повода поинтересоваться, кто изображён на снимке, хотя бывала она в этом кабинете достаточно часто. Нередкие визиты позволили ей привыкнуть к своеобразному уюту помещения. Агата же вызывающе, но несколько исподлобья глядела на кроваво-красные обои, кресло цвета спелого граната, алый ковер на полу, малиновую помаду на бордовом то ли от гнева, то ли от напряжения лице Лидии: до случая в лесу авантюры девушки не включались в список наказуемых. И теперь Агата недовольно морщилась и вздыхала – ей не нравилось происходящее: ощущение вины не входило в список чувств, которые ей когда-либо доводилось испытывать.
Вообще Лидия – неплохая тётка, но неудавшаяся личная жизнь наполнила её мягкое, как это обычно бывает у некрасивых и неумных женщин, сердце неудержимой злобой. Говорят, довольно часто случались жаркие летние дни, когда директриса даже в помещении не снимала солнечных очков, а на пляже – кофты с длинными рукавами и брюк.
Её муж отличался крутым нравом: мог наподдать лишь за то, что Лидия подала кофе не так быстро или не в той чашке, как ему хотелось бы, слишком громко говорила, слишком тихо молчала. Но, к счастью, после долгих и нелёгких лет замужества драгоценный супруг оставил неутешную вдову, отправившись в мир иной, находясь в затейливой позе на не совсем совершеннолетней воспитаннице собственной жены. Так что Лидии, несомненно, было откуда черпать силы в своей злости. И она выжимала максимум, раздувая широкие ноздри, ударила широкой ладонью с короткими пальцами по столу так, что скрепки брызнули в стороны:
– Что это за выходка, Куммершпик, Неизвестная? Как двум девчонкам в голову могла прийти подобная затея? Чего вы пытались добиться?
Агата мгновенно сменила напряжённое выражение лица на презрительно-равнодушное, чуть подалась вперёд и дерзко процедила сквозь зубы, выплёвывая отдельные звуки и проглатывая другие:
– А что такого? – она не думала отступать и сразу пошла в атаку. – Мы же не пленники и не рабы – сами себе хозяева. Захотелось погулять – вот и вышли! В город же нас всё равно не взяли… Хотя и не очень-то хотелось находиться рядом с цирковыми уродцами.
Рука директрисы потянулась было к собственной истоптанной туфле, предназначенной для известной цели, но передумала, поскольку Агата опередила её движение.
– Меня уже били, и не один раз, – заявила она дрожащим от нервного возбуждения голосом, – били так больно, что вам и во сне не снилось. И если вы меня хоть пальцем тронете, знайте: я ударю вас в ответ. Уж точно не буду подставлять щеку, и не надейтесь.
– Молчать! – довольно низкий тембр Лидии неожиданно сорвался на визгливый фальцет. Голос её гудел, как китайский гонг, и был слышен одинаково хорошо во всех уголках и закоулках интерната. Под горлом надулся дряблый мешок, как у старой жабы. – Здесь пока ещё я главная! Но если ваша парочка отказывается это признавать, то, пожалуй, я смогу вам предложить иную кандидатуру!
Она заговорила чуть тише, вкрадчиво, едва сдерживая себя:
– Надеюсь, вы достаточно осведомлены о Доме-Под-Горой?
Нежина непроизвольно сглотнула, с неподдельным ужасом уставясь на Лидию. Агата же осеклась, замолчала, что было на неё совершенно непохоже, и носком ободранной тапочки ковыряла вздыбившийся от сырости и времени паркет.
Выпученные глаза директрисы бегали от одной воспитанницы к другой. Её шея от волнения раздулась, тонкая золотая цепочка туго перетягивала рыхлую кожу, грозя вот-вот лопнуть. В дни своей юности Лидия, наверное, с радостью носила украшение, но теперь цепь все больше казалась ошейником на шее старой дворовой собаки, давно уже несущей нелёгкую службу у неласкового хозяина.
Наконец она опустила взгляд вниз, и лицо Лидии, без того мрачное, словно накрыло грозовое облако. Во всём её облике: фигуре, движениях, мимике, голосе – затейливо переплелись желание наказать дерзость, обычная обида на весь мир за свою неудавшуюся судьбу и что-то ещё, названия чему Агата точно не знала, но Нежина могла бы поклясться, что разглядела под жёсткой коркой жестокости чувство вины. Тонкие губы сжались ниточкой; казалось, что они вовсе исчезли. Взлохмаченный пучок растрепался, сожжённые завивкой волосы торчали в разные стороны. Перед девочками стояла не строгая директриса, а усталая, измученная женщина, не отличающаяся красотой. Впрочем, привлекательная внешность не так уж и необходима при годовом доходе в тысячу золотых монет.