Дом Ротшильдов. Мировые банкиры, 1849–1999

Ничто так ярко не иллюстрирует трудности, с которыми столкнулись Ротшильды, чем крах власти нового правительства в самом Париже в период с марта по май 1871 г., когда велись приготовления к выплате первой части контрибуции. Хотя Альфонс неоднократно заверял кузенов, что большинство французов склоняются к консерватизму, — в пользу такой точки зрения говорила победа монархистов на выборах в Национальную ассамблею 8 февраля, — угроза «красных» в столице стала реальной с того момента, когда вечный «красный» Огюст Бланки и остальные вернулись в столицу из укрытий или тюрем после падения Второй империи. Дважды они вели «толпу» к ратуше Отель-де-Виль после военных переворотов: 31 октября и 19 января 1870 г. В марте казалось, что вот-вот повторится 1848 г.: даже действующие лица остались прежними. Умеренных республиканцев возглавляли Тьер и Греви, а радикальных левых представляли в Ассамблее Луи Блан, Делеклюз и Ледрю-Роллен. 18 марта, когда Тьер собирался разоружить Национальную гвардию — разросшуюся и вместе с тем политизированную за годы войны, — история в свой срок повторилась, хотя не в виде фарса, а снова в виде трагедии. Правительственные войска, поняв, что их значительно превосходят числом, предпочли братание с толпой. Чтобы не рисковать дальнейшими поражениями, Тьер решил стянуть все свои силы в Версаль, оставив Париж в руках Центрального комитета Национальной гвардии.

26 марта было выбрано новое муниципальное правительство, Коммуна — его название напоминало о 1792 г. Вскоре власть в Коммуне захватили бланкисты и якобинцы. В апреле начались схватки, и вскоре началась новая полномасштабная осада. Руководствуясь своим старым историческим сценарием, 1 мая коммунары учредили Комитет общественной безопасности, восстановили прежний революционный календарь и принялись судить друг друга. Однако на сей раз террор обрушился на голову самих революционеров. В «кровавую неделю», окончившуюся 28 мая, погибло около 20 тысяч человек. Около половины из них были коммунарами, которых военачальники приказали поставить к стенке и расстрелять на импровизированных «бойнях».

Для французских Ротшильдов период Коммуны казался самой серьезной угрозой для их собственности, начиная с 1815 и заканчивая 1940 г. 26 марта Альфонс посоветовал Гюставу уехать из Парижа в Версаль. Правда, сам он намеревался остаться на улице Лаффита. Однако 1 апреля, когда он возвращался домой на поезде после визита к брату, машинист предупредил его, что по приказу Коммуны сообщение с Версалем перерезано и поезд, на котором он едет, последним войдет в Париж. Альфонс сошел с поезда и вернулся в Версаль. Как оказалось, он принял разумное решение: если бы он поехал дальше, в центр города, вполне возможно, он стал бы заложником и вскоре очутился бы в пекле одной из самых жестоких уличных схваток XIX в. Конторы и дома Ротшильдов были на волосок от поджога; к облегчению Альфонса, Северный вокзал избежал серьезного ущерба, в отличие от Банка Франции и министерства финансов. Посетив в конце июня Париж, Альфред бодро сообщал: «Пули, которые попали в здание, лишь отбили угол потолка в курительной комнате, и единственное напоминание о революции — щетка, с помощью которой подлецы собирались пропитать нефтью дом, и различные фотографии этих злодеев, которые с удовольствием увековечивали себя в разных позах».

Несмотря на это, Фердинанда потрясло то, как кризис отразился на физическом состоянии кузенов: в августе, когда он увиделся в Париже с Альфонсом и Гюставом, он написал, что они «болезненно зеленые и желтые». Кроме того, его привела в замешательство их скрытность.

С точки зрения выплаты контрибуции скатывание Парижа в гражданскую войну стало препятствием, из-за которого вся финансовая деятельность почти остановилась. Тем не менее имелись и положительные стороны. События в Париже можно было изобразить как угрозу правительствам всех стран и лишним доказательством неразумности карфагенского мира. Более того, как только в регулярной армии была восстановлена воинская дисциплина, у правительства появился шанс «избавиться от этих паразитов, настоящих висельников, которые постоянно угрожают обществу» — «очистить Францию и весь мир от всех этих мошенников». Очевидно, Альфонс разделял резкую неприязнь к парижским «опасным классам», которая лежала в основе «кровавой недели».