Дом Ротшильдов. Мировые банкиры, 1849–1999

Последняя фраза была хорошо подобрана, если ее целью было провести сравнение с дедом Натти, который нанес свой самый прославленный (и окруженный самым большим количеством мифов) удар во время предыдущей мировой войны почти ровно за столетие до Натти. Натти не был Натаном. Ярким симптомом, свидетельствовавшим о все большем отставании банка перед смертью Натти, служит то, что Джозеф Наухайм, один из старших клерков банка, выступал против внедрения двойной бухгалтерии, когда ее предложил комитет, созванный «для расследования системы учета… чтобы решить, какие шаги… необходимо предпринять, чтобы ускорить подготовку балансового отчета, и следует ли ввести какие-либо усовершенствования в систему бухгалтерского учета с целью сделать [ее] более эффективной и современной». Поразительно, что компания с такими средствами, как «Н. М. Ротшильд», в 1915 г. еще применяла систему одинарной записи, простую бухгалтерию. Однако Наухайм выступил против рекомендаций комитета — среди которых были как рационализация системы классифицирования учета, так и отмена ножей для стирания записей и стандартизация размера бухгалтерских книг — на том основании, что изменения отнимут слишком много времени. Доклад комитета необычен еще по одной причине: это один из самых первых связанных с Ротшильдами документов, напечатанный на машинке, а не написанный от руки. Более того, в 1915 г. в Нью-Корте имелась всего одна печатная машинка.

Однако настоящие проблемы начались с приходом следующего поколения. Уолтер Бэджет, писавший в 1870-х гг., предвидел трудности, когда задавался вопросом, сколько времени «крупные частные банки» смогут продержаться против акционерных банков: «Мне… очень жаль… что они, конечно, не выстоят, но в то же время я не могу закрывать глаза на большие трудности, которые им придется преодолеть. Во-первых, семейные компании большой величины опасны. Для управления такими компаниями требуется больше, чем обычное усердие, и больше, чем обычные способности. Однако нет никакой уверенности в том, что такие черты будут регулярно встречаться в каждом поколении… [Если] размер банков наращивается и требуются большие способности, вскоре проявится проблема, связанная с передачей власти по наследству. „У отца была светлая голова, и он создал компанию; но у сына мозгов меньше, и он потерял или уменьшил ее“. Вот великая история всех монархий… возможно, та же история связана с крупными частными банками».

Его слова иллюстрируют историю пятого поколения Ротшильдов. В 1901 г. Клинтон Докинз выразился предельно просто: «Следующее поколение Ротшильдов — это слезы».

Уолтер, старший сын Натти, с шести лет коллекционировал животных, живых и в виде чучел. Когда он пошел изучать естествознание сначала в Боннском университете, а затем в Кембридже, он был уже знающим зоологом. Родители более или менее безгранично поощряли его увлечение. Так, на двадцать первый день рождения отец построил ему в Тринге музей, в котором он мог разместить свою коллекцию. Но все же сохранялась надежда на то, что в конце концов он пойдет по стопам предков и поступит в банк. С такой мыслью пришлось распрощаться лишь в 1908 г., когда обнаружилось, что «бедный толстяк Уолтер» бурно и с катастрофическими последствиями спекулировал на фондовой бирже[222]. Грех финансовой некомпетентности дополнился тем, что он, как выяснилось, тщетно пытается откупиться от бывшей любовницы, которая его шантажировала, — одна из нескольких скандальных связей, которые противоречили его неуклюжести и медвежьей наружности. Хотя Уолтер был неутомимым ученым, который описал 5 тысяч прежде неклассифицированных видов в тысяче с лишним публикаций, он меньше всего способен был возглавить семейную компанию, особенно во время тех бурь, которые маячили впереди. В банке он выглядел так же неуместно, как его зебры на Пикадилли (однажды он действительно прокатился по улице в упряжке из четырех зебр). Даже став членом парламента, он умудрился всего одной речью навлечь на себя гнев и Артура Бальфура, и Герберта Гладстона.

Его брат Чарльз был более приспособлен к тому, чтобы взвалить на себя бремя Сити, и должным образом готовился унаследовать должность партнера в Нью-Корте; именно он стал председателем комитета по модернизации бухгалтерии в банке. Но и Чарльз в глубине души был ученым[223]. Страстный ботаник-любитель и энтомолог, который опубликовал 150 научных статей и описал 500 новых видов мух, он стал также одним из первых специалистов по охране окружающей среды в современном понимании этого слова, который любил жить в лесу, окружавшем Аштон-Уолд, где он построил себе живописный приют[224]

. После смерти Натти решено было, что Чарльз станет преемником отца, старшим партнером; но через два года он пал жертвой «испанки», которая косила население Европы в 1917–1919 гг., заразился encephalitis lethargica (летаргическим энцефалитом, или сонной болезнью, атипической формой энцефалита) и после долгой, изнурительной болезни покончил с собой в 1923 г.[225]