Дом Ротшильдов. Пророки денег, 1798–1848

В Западной Германии к концу французского господства в 1814 г. положение все время менялось. Действие декрета Дальберга 1811 г., по которому евреям предоставлялись все права гражданства во Франкфурте, в конечном счете было приостановлено вскоре после его отказа от титула великого герцога. В марте 1814 г. вновь ввели особую присягу для евреев в суде; кроме того, евреев уволили со всех государственных постов. Позже в том же году к участию в гражданской ассамблее снова допустили лишь христиан. Примерно таким же было положение и в соседнем Гессен-Касселе. Как мы уже видели, подобная реакция отчасти отражала антиеврейские настроения в народе, которые во Франкфурте были откровенно угрожающими. Письма Амшеля того периода полны зловещих образов нависшего над ними насилия: неевреи «могли бы пить кровь евреев» или даже «есть зажаренного еврея». Однако, вполне возможно, такие настроения стали результатом Венского конгресса (1814–1815), где предстояло определить конституциональную форму будущего Германского союза. На конгрессе обсуждали возможность общей эмансипации, приложимой к Германии в целом. Хотя Ротшильдов в основном занимали финансовые стороны послевоенного урегулирования, которые во многом определялись в Париже, они тем не менее пристально интересовались этим аспектом событий в австрийской столице, куда послали делегацию от еврейской общины Франкфурта, чтобы привлечь внимание участников к еврейскому вопросу. Похоже, что первой из семьи поняла необходимость в таком лоббировании жена Соломона, Каролина. 21 июля 1814 г. она писала мужу, который тогда находился в Лондоне: «Что касается нашего гражданства, все выглядит совсем не радужно… Насколько я понимаю издали, нам еще предстоит долгая борьба. Этот вопрос так интересует меня, что, если я слышу о нем хотя бы слово, я жадно прислушиваюсь к тому, что говорят… Очень любопытно узнать, каков будет результат. Не мог бы ты, мой любимый Соломон, внести свой вклад благодаря своим тамошним знакомствам? Ты сделаешь доброе дело волей неба, которое нельзя купить даже за очень большие деньги. Может быть, тамошний министр познакомит тебя с чинами из Австрии, России или любыми другими, кто имеет право голоса по данному вопросу. Ты можешь спросить, с какой стати женщина интересуется государственными делами. Лучше ей писать о мыле и иголках. Однако то, что я делаю, кажется мне необходимым. По данному вопросу никто не делает ничего. Время уходит, и потом мы будем укорять себя за то, что не сделали больше… Сейчас вопрос этот самый насущный; а здесь, во Франкфурте, никто ничего не делает».

Амшелю и Карлу такие подсказки не требовались. В августе и сентябре первый находился в Берлине по делам, откуда передавал известия о возможной позиции России и Пруссии по данному вопросу Исааку Гумпрехту, одному из лидеров франкфуртских евреев в Вене (другими важными фигурами были отец Людвига Бёрне Якоб Барух и адвокат Август Яссой). Тем временем Карл в письме Натану спрашивал, направляется ли «английский лорд» — скорее всего, он имел в виду Каслри — в Вену и не может ли он «помочь… в вопросе с гражданскими правами применительно к евреям».

С самого начала братья возлагали большие надежды на прусского канцлера Гарденберга, одного из творцов прусской эмансипации. По словам Амшеля, Гарденберг питал «очень дружеское отношение к евреям… Он добился прав гражданства для евреев Данцига. И сделал это, несмотря на антиеврейские протесты, поданные данцигскими купцами-неевреями королю». Кроме того, он побуждал Натана «послать несколько небольших подарков жене министра [возможно, речь шла о прусском министре финансов Бюлове]. Он, скорее всего, склонен помочь евреям». Прусского дипломата Вильгельма фон Гумбольдта тоже «обхаживали»: хотя в 1814 г. он наотрез отказался от подарка в виде трех колец с изумрудами от еврейской делегации в Вене, два года спустя Амшель предложил купить у него какие-то шкатулки по цене, которую он считал чрезмерной, «если благодаря этому чего-то можно достичь». Второй их большой надеждой был Меттерних, хотя его очевидно сочувственное отношение к еврейскому вопросу не разделяли другие австрийские министры. В письме от октября 1815 г. Соломон просит Натана сделать спекулятивную покупку британских ценных бумаг на 20 тысяч ф. ст. «для великого человека, который делает для евреев все». Такие слова могли относиться как к Гарденбергу, так и к Меттерниху, с которым Соломон виделся накануне. Будерус, которого курфюрст Гессен-Кассельский восстановил в должности, также считался возможным источником поддержки, хотя то, что еврейская община была должна ему деньги, как ожидалось, осложнит отношения с ним.