Дом Ротшильдов. Пророки денег, 1798–1848

Херрис уже получал тревожные сообщения от Драммонда из Парижа о «фиктивной операции», которая, как убеждал его Джеймс, была необходима, чтобы избежать скачков обменного курса. «С одной стороны, по-моему, это вполне справедливо, — нервно замечал Драммонд, — но, с другой стороны, в вопросах учета, которые встанут перед аудиторами, ничего не следует так избегать, как фикции, к которой всегда относятся с подозрением… Не будет ли справедливым общим предписанием ко всем бухгалтерам запретить всякую фикцию?» Однако Драммонд не знал истинных размеров «фикции». В марте 1816 г., когда Джеймса навестил его коллега Данмор, последний признавался: «Сердце мое ужасно колотилось, так как я боялся, что он может отдать мне приказ послать его деньги в армию». На самом деле у Джеймса в наличии имелось не более 700 тысяч франков, гораздо меньше, чем та сумма, которую по закону мог потребовать Данмор.

В конце концов ни один из братьев не справился со счетами. Кое-как воссоздавать фантастические операции предыдущего года пришлось Бенджамину Давидсону. Ему же вменялось в обязанность по возможности скрыть тогдашние многочисленные нарушения.

Трудности, с которыми он столкнулся, были обескураживающими. Во-первых, ни один из братьев тогда еще не принял системы двойной бухгалтерии. Как выразился Амшель, берлинский банкир Мендельсон «знает, как обстоят дела с каждым [его общим счетом], в то время как мы в доме Ротшильдов вынуждены полагаться на то, что говорят счетоводы. Гассер говорит мне: „Мы получили неплохую прибыль на прусских операциях“ — и я вынужден ему верить». Его слова весьма красноречивы: в конце концов, двойная бухгалтерия впервые описана венецианцем Лукой Пачоли в 1494 г., а к концу XVI в. получила широкое распространение в большинстве европейских стран. То, что Ротшильды не спешили внедрять эту систему, предполагает, что капитализм на франкфуртской Юденгассе был в техническом смысле довольно отсталым (хотя одновременно это предполагает, что гении бизнеса могут обходиться без бухгалтеров — какое-то время). Во-вторых, в записях имелись существенные пробелы, отражавшие привычную скрытность, которая развилась во Франкфурте и повсеместно в период французской оккупации. В-третьих, непонятно было, как скрыть огромные прибыли, полученные на колебаниях обменного курса без ведома Херриса. Наконец, что хуже всего, существовали «фиктивные» «дружеские векселя», выпущенные на сумму, превышавшую 2 млн ф. ст. Как сухо заметил Давидсон, «кому-то надо было заранее подумать о том… что однажды Херрису захочется взглянуть на эти счета».

К счастью, Давидсону удалось вывести цифры, которые доказывали, что главным бенефициаром при выплатах субсидий стало правительство, а не Ротшильды. В конце концов лорд Ливерпул и его коллеги приняли соломоново решение: «Даже сто банкирских домов не сумели бы провести операции такого объема за девять месяцев и принести прибыль правительству». В октябре 1816 г., когда должность комиссара была отменена, Херриса с почетом отправили в отставку, назначив ему пенсию, а запрос палаты общин, в котором требовали не назначать его ревизором, оплачиваемым из бюджетных средств, был отклонен. Тем не менее в январе 1818 г. Соломон еще высказывал опасения в связи со счетами: «Мы еще не оправдались перед правительством… Пока правительство приостановило вопрос рассмотрения счетов с Херрисом, мы еще не оправдались. Мы богаты или бедны? Насколько я понимаю, мелкий служащий более доволен тем малым, что у него есть, чем мы — тем количеством, которое есть у нас. Почему? Потому что у него на шее не висят запутанные расчеты с правительством…»

Итак, логично прийти к выводу, что огромные прибыли 1814 и 1815 гг. были получены куда более таинственными — и рискованными — способами, чем подразумевает традиционный миф о Ватерлоо.

Братские отношения

Представление о братских отношениях считалось в Европе XIX в. очень важным. Масоны, либералы, а позже социалисты идеализировали братские отношения, создавая удивительное множество ассоциаций и обществ, которые призваны были скреплять искусственные братские узы за пределами узкого семейного круга. Конечно, ничего нового в таком подходе не было. Тем же самым на протяжении веков занимались религиозные монашеские ордена. Но слова «Alle Menschen werden Brüder» («Все люди станут братьями») из «Оды к радости», написанной Шиллером и положенной на музыку Бетховеном, несли в себе тонко завуалированное революционное значение. Если вспомнить самый известный лозунг Великой французской революции, представление, что все люди становятся братьями, было столь же радикальным, сколь и мечта о том, что все люди будут свободными и равными.