Дом с колокольчиком

Сон под утро самый крепкий.Над рекою дремлет ель.А на тёмной, колкой веткеЗолотая колыбель.Кто там в ней?Должно быть, мальчик!Спит себе да видит сны…Этот мальчикРостом с пальчик,Он из сказочной страны.Рядом с ним зарницы тают,Смотрят звёзды-светляки,По соседству пролетаютИ приветливо мигают

Самолётов огоньки.Колыбель всем тоже светит…Всем –Вблизи и вдалеке:В поле – травам,В сёлах – детям,Сонным ёршикам – в реке.Светит тихо, понемногуЛодкам, бакенам, плотам;Освещает путь-дорогуОтплывающим судам.Ей самой уплыть недолго…Ветер дунет, скрипнет ель,И простится с веткой колкой

Золотая колыбель.Уплывёт в простор заречный,Но в дали не пропадёт;Завтра снова тихий вечерБудет звёздами освечен,И опять она над намиПомаленечку взойдёт…До свидания!

Днём, при ясном солнышке

Рассказы

Голопятый Минька и Кружечка-белушечка

Люди увидели медвежонка лишь в ту минуту, когда на него насел огромный, злой, по-волчьи седогривый пёс Шарап. Крутились тут, заливались до хрипа и все деревенские пустолайки. Шум на дороге у колхозного коровника стоял до небес.

Хозяин Шарапа, сторож Пятаков, выскочил из дежурки и, округляя радостно глаза, завопил:

– Зверь! Настоящий зверь… Ату его, Шарап, ату!

А Шарап не отступался и безо всякой команды. Он давно бы сцапал медвежонка за шиворот, да медвежонок тоже не очень-то зевал.

Измученный долгим и одиноким блужданием по лесу, но всё ещё ловкий, он плюхнулся прямо в дорожную пыль и, держась дыбком, не отрываясь от земли, быстро поворачивался, отчаянно размахивал передними лапами. Он отбивался от оголтелой своры, совсем как перепуганный мальчонка, и даже голос подавал почти по-детски:

– Ай! Ай! Ай!

И вот то ли от этого крика, то ли по всегдашней к любым бедолагам доброте своей к медвежонку ринулась самая тут пожилая работница – тётка Устинья.

Доярок и телятниц у коровника собралась целая толпа. Но на выручку к медвежонку побежала одна Устинья.

Не очень уклюжая, от возмущения багровая, она, раздёргивая у себя за спиной толстыми пальцами завязки фартука, врезалась в собачью кутерьму, как трактор. Она расшвыряла пинками трусливых шавок, поддала остервенелому Шарапу и, распахнув фартук, ловко медвежонка спеленала, подхватила высоко на руки.

Шарап было прыгнул к рукам, но получил отпор опять, и сторож Пятаков забранился:

– Ёлки-палки, не трожь моего пса! Он зверя чует. Дикого!

– Зве-еря? – всё ещё гневно и протяжно сказала Устинья и с укутанным на руках медвежонком пошла прямо на Пятакова.

Сторож не испугался ничуть, зато доярки от Устиньи шарахнулись с визгом.

А Устинья сердилась всё больше:

– Зве-еря? Дикого? Вот ты со своим Шарапом натуральный дикарь и есть! А это – гляди кто… Это детёныш, сиротка. Он мать где-то потерял, а ты на него со своим псиной… Гляди сюда, бессовестный Пятаков, гляди! Отворачиваться нечего!

И Устинья, будто одеяло на младенце, приоткинула фартук. И все, в том числе и Пятаков, увидели, как медвежонок круглые уши прижал, глаза закрыл, а сам жадно вздрагивает и, вовсю пуская пузыри, чмокает, насасывает гладкую пуговицу на платье Устиньи. Видно, учуял, что от одежды пахнет коровьим парным молоком, – вот и начмокивает.

– Оголодал до смерти! – сразу зашумели, сразу перестали бояться женщины.

А многодетная Надя Петухова, шустренькая, кареглазенькая, всегда везде весёлая, теперь всхлипнула:

– Ой, да ведь он сосунок ещё совсем!.. Надо его, подружки, как-нибудь спасать.

Пятаков хмурым басом заговорил тоже:

– Нет… Он уж не сосунок. Но то, что первогодок, – точно! Ему, поди, месяцев пять, не более… Да только от этого ничего не меняется. Всё равно он зверь, настоящий медведь. Хотя пока что и недоростыш… Зря вы его тетёшкаете на руках, зря играете с ним.

Но вот когда во весь могучий, хриплый рык подал опять голос Шарап, то Пятаков сам же и замахал на пса, и даже теперь затопал:

– Тубо!

* * *

А затем все принялись гадать, куда медвежонка пристроить.

Оставаться на колхозной ферме ему было невозможно. Коровы от такого соседства могли забеспокоиться, убавить молока, да и грозный Шарап нёс свою главную службу вместе со своим хозяином тут.

И тогда Устинья решила забрать медвежонка домой. Правда, взять его к себе хотела и шустренькая доярка Надя Петухова. Она сказала:

– У меня – ребятишки… У меня с ними, с четверыми, ему будет куда как весело.