Дом с привидением

— На ней было сиреневое платье… — голос отца стал тихим и задумчивым, — с белым воротничком. И на руке у нее блестели маленькие часики. Знаешь, у твоей мамы были очень тоненькие руки. Как у балерины. Она стояла в нотном магазине, в руке держала ноты и смотрела в них не отрываясь… морщила лоб и не шевелилась, просто застыла посреди огромного зала. А вокруг сновали люди, но она не обращала на них внимания. Она слышала то, чего никто не слышал, — она слышала музыку, написанную в нотах.

Сашка повернулась к нему, ошарашенная. Никогда отец не рассказывал ей о матери так: спокойно и отрешенно. Он смотрел перед собой, и казалось, что сейчас он видит вовсе не крыши и здания московских улиц под своими ногами, а тот самый зал книжного магазина и ту самую девушку в сиреневом платье с белым воротничком, в которую заново влюбился спустя столько лет. Глаза его блеснули в желтом жестоком солнце.

— Ты помнишь? — прошептала она.

Он кивнул, дрогнувшей рукой медленно вытер лицо и хрипло ответил:

— Я помню каждое мгновение нашей жизни. Каждое мгновение застыло в моей голове маленькой цветной фотографией. Мы прожили с ней двадцать счастливых лет, из которых я помню каждую секунду. Вот что называется любовью.

— Но такое встречается нечасто, — вздохнула Сашка. — Вам просто повезло.

Он повернулся к ней, обнял и крепко прижал к себе:

— Распахни свое сердце, детка. Твой единственный где-то рядом. Будет жаль, если он толкнется в закрытую дверь.

* * *

— Она приехала! Она приехала! О-о! — Вован Паршин на сей раз изменил своей привычной сдержанной отстраненности и влетел на кухню, крича и размахивая руками так, что кухарка Галя испуганно подскочила к полке со специями, чтобы придержать закачавшиеся баночки.

— Совсем сбрендил, — буркнул Скупой, не прекращая поглощать искусно приготовленное Галей фондю. Чтобы никто, кроме него, не покусился на это лакомство, он подвинул горшочек с горячим сыром к себе поближе.

Остальная компания разместилась вокруг большого стола, наблюдая за ним с умилением. Серега грыз зеленое яблоко. Больше ему на обед ничего не досталось. Впрочем, ничего он больше и не хотел — жара стояла страшная, горячее просто в горло не лезло. Сашка была с ним солидарна. А Андрею Фокину, как всегда, было на все плевать. Он никогда ничего особенно не хотел, даже голод его не мучил: вот такой был счастливый человек Андрей Фокин. Возмущалась поведением Скупого только кухарка Галя — добрая и очень скромная женщина. Но она справедливо решила, что раз уж молодая хозяйка дома позволяет своему гостю такую вопиющую бестактность за столом, то не ей, кухарке, делать ему замечание. Поэтому она лишь поджала губы и тихо возненавидела невоспитанного Скупого.

При бурном появлении Паршина все вздрогнули. Серега выбросил яблоко, вскочил со стула и ринулся на улицу. Сашка последовала за ним. И Галя тоже. Впереди себя она толкала все еще размахивающего руками Паршина, так как очень опасалась оставлять его среди бьющихся предметов. С криками и визгами все подлетели к парадной лестнице дома, у которой уже стоял «Мерседес», посланный Аркадием Петровичем в Шереметьево за сестрой. Двери его были открыты Игнат — садовник и привратник по совместительству — занимался тем, что вытаскивал из багажника объемистый кожаный чемодан. Виктории рядом с машиной не было.

— Где она? — взволнованно выдохнула Сашка и растерянно оглянулась.

— Да в дом уже вошла, — добродушно отозвался Игнат.

— Вы бы хоть погудели, — упрекнула она шофера, который молча курил в сторонке.

Тот равнодушно пожал плечами.

— Вика! — Сашка понеслась вверх через две ступеньки. — Вика!

Из раскрытых дверей холла послышались мастерски взятые аккорды. Затем шторы колыхнулись от дуновения ветра, и донеслись плавные переливы шопеновского ноктюрна.

Сашка зачарованно перешагнула порог и замерла. На нее тут же налетел и замер Серега. Остальные подтянулись уже более осторожно.

У черного рояля, в пересечении световых лучей сидела хрупкая Виктория. Она самозабвенно перебирала клавиши. Музыка лилась из-под ее пальцев так естественно, будто она с ней родилась.

Сашка моментально вспомнила ту самую Викторию, которая являлась на званые приемы и покоряла абсолютно всех. Ту Викторию — в черном открытом платье, с забранными назад черными волосами и с длинным мундштуком в тонких пальцах. И не важно, что вместо того роскошного платья сейчас на ней был оливковый дорожный костюм, не важно, что волосы ее были не гладко зачесаны в пучок, а обрамляли ее узкое лицо аккуратным каре, она все равно была так прекрасна, что все вошедшие затаили дыхание, боясь потревожить ее странный музыкальный покой. Боялись развеять это видение совершенной женской красоты и природной гармонии.

Она взяла последний аккорд. Виктория вздохнула и наконец повернулась к дверям.

— Вика! — выдохнула Сашка и сделала ей навстречу неуверенный шаг.

— О боже, Александра! — Виктория встала и, улыбаясь, протянула руки. — Здравствуй, племянница.