Дом соли и печали

Я снова посмотрела на папу, окруженного друзьями. Он был так занят воспоминаниями об Эулалии, что почти не принимал участия в разговоре. Я кивнула:

– Уверена.

Морелла сделала глубокий вдох:

– Тогда не стоит утаивать такую благую весть, не правда ли?

Не дождавшись ответа, мачеха подошла к большому роялю в центре комнаты. Она взяла с крышки колокольчик и позвонила, и все разговоры мгновенно смолкли. Когда я поняла, что она собирается сделать, у меня пересохло в горле.

– Ортан! – позвала Морелла, отвлекая его от размышлений.

Ее голос был таким же высоким и тонким, как звон колокольчика.

Колокольчик моей мамы. Мы с Камиллой нашли его много лет назад, когда играли в переодевалки на чердаке. Мы любили его серебристый звон. Когда мама стала слишком слаба и не могла громко позвать нас, мы передали колокольчик ей. И теперь каждый раз, когда я слышала этот звон, в памяти невольно всплывали воспоминания о ее последней беременности и по спине пробегали мурашки.

Отец подошел к Морелле, и она продолжала:

– Мы с Ортаном хотим поблагодарить вас за то, что пришли сегодня. Последние дни казались нескончаемой черной ночью для нашей семьи, и ваше присутствие здесь – словно первые теплые рассветные лучики, пробивающиеся сквозь тьму.

Мачеха тщательно подбирала слова, но в то же время говорила очень легко. Я прищурилась: она подготовила речь заранее!

– Ваши воспоминания о милой и прекрасной Эулалии наполняют наши сердца радостью и рассеивают мрак. И мы рады – я бы даже сказала, счастливы, – что в это непростое утро начинается новая глава в жизни дома Фавмантов.

Камилла, беседовавшая с дядей в другом конце комнаты, непонимающе посмотрела на меня. Даже тройняшки разомкнули руки. Ленор, стоявшая рядом с небольшим диванчиком, напряженно вцепилась в мягкий подлокотник. Морелла взяла папу за руку, положила вторую ладонь на свой плоский живот и широко улыбнулась, добившись всеобщего внимания.

– И как ночь отступает перед сиянием утра, так и тень печали отступит перед появлением на свет нашего сына.

3

– Что за женщина! – ворчала Ханна, расстегивая крошечные пуговки на моей спине. Затем она помогла мне снять платье и, фыркнув, смахнула с лица кудри цвета соли с перцем. – Этот день должен быть полностью посвящен Эулалии, а она использует его как повод сообщить такую неожиданную новость. Ни стыда ни совести!

Камилла улеглась на мою кровать рядом с Лигейей, смяв расшитое покрывало.

– Терпеть ее не могу!

Изменив тон и изображая тоненький голосок Мореллы, сестра продолжала:

– «И как бог света Вайпани, создавший солнце, мой сын будет сиять, как лучик солнечного света, как само солнышко, мой сыночек!»

Уткнувшись лицом в подушку, Камилла рассмеялась.

– Пожалуй, ей следовало выбрать другое время, – согласилась Розалия, прислонившись к изголовью кровати и теребя хвостик длинной рыжей косы. Тройняшки, одинаковые во всем, отличались от остальных сестер медным оттенком волос, и я им немного завидовала. Эулалия была самой светлой из нас – почти блондинкой, а я самой темной. Мои волосы напоминали по цвету черный песок – характерную особенность побережья Соленых островов.

– Угу, – согласилась я, снимая с бедер подвязки.

Я правда была рада за папу, но эту новость все же стоило озвучить в другой день. Стягивая унылые темные чулки, я подумала о приданом Мореллы. Интересно, что же там было? Может, папа решил подарить ей белые шелковые чулочки, ленты и кружева в надежде, что новая жена положит конец всем несчастьям? Я надела черный муслиновый пеньюар и постаралась отогнать от себя мысли об атласных исподницах и разноцветных платьях.

– А что будет с нами, если она родит сына? – спросила Ленор, сидевшая на подоконнике. – Он станет наследником?

Камилла выпрямилась и села. Ее лицо слегка припухло от слез, но взгляд янтарных глаз выражал гнев и раздражение.

– Я унаследую все. А затем Аннали, когда проклятье заберет меня.

– Никого оно не заберет, – буркнула я. – Ерунда.

– Мадам Морелла так не считает, – заметила Ханна и, встав на цыпочки, повесила мое платье в гардероб среди таких же унылых темных нарядов.

– Что не считает? Что мы прокляты? – переспросила Розалия.

– Что вы будете первыми в порядке наследования. Я слышала, как она обсуждала с вашей тетушкой Лизбетой, что носит под сердцем нового герцога.

Камилла закатила глаза:

– Может быть, у них так принято на большой земле. А здесь у нас другие правила. Хотела бы я видеть ее лицо, когда папа объяснит ей, что к чему.

Устроившись в кресле, я накинула на плечи легкий плед. Я так и не смогла отогреться после прогулки под дождем, а от известия Мореллы холод сковал и мое сердце.

– То есть твой муж может стать двенадцатым герцогом Соленых островов? – спросила Лигейя и нервно смяла подушку.

– Если я захочу, – ответила Камилла. – Либо я сама стану герцогиней по праву крови, а он будет герцогом-консортом[7]. Разве Берта не объяснила тебе это все сто лет назад?

Лигейя пожала плечами:

– Думаешь, я помню все, что говорят гувернантки? Они такие зануды! К тому же я восьмая по порядку. Сомневаюсь, что я хоть что-либо унаследую.