Дом соли и печали

Ханна поцеловала меня в макушку и ушла. Дверь тихонько захлопнулась. Убедившись, что Верити снова крепко заснула, я подошла к окну, не в силах унять необъяснимую тревогу. Из моей спальни открывался вид на сад, находившийся тремя этажами ниже с южной стороны дома. В центре лужайки располагался большой фонтан в виде мраморного парусника, окруженный декоративным зеленым лабиринтом.

Верити перевернулась и что-то пробормотала сквозь сон. Я почти задвинула тяжелые портьеры, но тут мое внимание привлек огонек, блеснувший в темноте. Дождь давно закончился, но тучи по-прежнему застилали небо, скрывая звезды. Это был фонарь. Огонек мелькал среди фигурно выстриженных кустов, напоминавших формой горбатого кита, а потом показался из-за ветвей, и я увидела два силуэта.

Первый человек, пониже ростом, нес фонарь, затем он сел на закругленный парапет фонтана и поставил светильник рядом. Пламя свечи осветило белую прядь папиных волос.

Что он делал в саду так поздно в день похорон Эулалии? Он отправил всех нас спать пораньше, сказав, что мы должны посвятить этот вечер священным молитвам, чтобы морской бог Понт позволил нашей сестре обрести вечный покой в соленых водах. Человек с фонарем откинул капюшон мантии, и я увидела светлые локоны. Морелла. Она указала на место рядом с собой, и папа присел. Через несколько мгновений его плечи содрогнулись. Он плакал.

Морелла прижалась к нему, обняв за спину и притянув поближе. Она провела рукой по папиной щеке, и я отвела взгляд. Мне не нужно было слышать их разговор, чтобы понять: слова Мореллы приносили отцу утешение, словно спасительный бальзам. Может, она и не знала наших островных обычаев, но в эту минуту мне почему-то стало радостно оттого, что она здесь, в Хаймуре. Никто не должен переживать такое страшное горе один.

Отвернувшись от окна, я улеглась в кровать и устроилась поудобнее рядом с Верити. Ее мерное дыхание убаюкивало, и я вскоре задремала.

4

Первым, что бросилось мне в глаза за завтраком, оказалось синее атласное платье Мореллы. Ее локти были обрамлены белой плиссированной органзой, а на шее поблескивала нитка жемчуга. В комнате с завешанными портретами и траурными венками жемчужины выглядели просто ослепительно, словно маленькие драгоценные птички.

Морелла подняла на меня взгляд, отвлекшись от стола, на котором стояли подносы с едой. В Хаймуре придерживались свободного утреннего расписания: каждый мог прийти, когда ему удобно, и позавтракать самостоятельно.

– Доброе утро, Аннали. – Морелла положила на тарелку имбирный скон[8]

и щедро смазала его маслом. – Как спалось?

На самом деле ужасно. Верити спала очень беспокойно и при каждом повороте лягалась, как мул. Я не могла перестать думать об Эулалии и ее ночной прогулке по утесу. Сумбурные мысли не давали мне крепко уснуть, и я забылась тревожным сном только после полуночи.

– Привет, любовь моя! – раздался папин голос.

Мы с Мореллой обернулись: каждая посчитала, что приветствие адресовано ей. Но отец прошел мимо меня и поцеловал супругу, пожелав ей доброго утра. На нем был темный сюртук, но не иссиня-черный, к которому я уже успела привыкнуть, а скорее угольно-серый.

– Ты прекрасно выглядишь! – сказал отец, покружив Мореллу и любуясь ее едва выступающим животом.

– Кажется, беременность мне к лицу.

Она излучала абсолютное счастье. Беременности мамы обычно были связаны с невыносимой тошнотой по утрам и постельным режимом задолго до родов. Когда я подросла, Ава и Октавия научили меня заботиться о маме и показали лучшие масла и примочки, облегчавшие боль при схватках.

– А ты как думаешь, Аннали? – поинтересовалась Морелла.

Я решила, что, включив меня в разговор, она попыталась проявить доброжелательность. Я внимательно рассмотрела ярко-синий атлас. Морелла выглядела чудесно, но такой наряд показался мне неуместным на следующий день после похорон падчерицы.

– А платья Эулалии уже стали тебе малы?

– М-м-м… О да, конечно. – Морелла воспользовалась возможностью и с довольным видом погладила свой живот.

– На самом деле, – вмешался папа, добавляя в свою тарелку несколько кусочков копченой рыбы, – нам всем нужно поговорить на эту тему. Аннали, ты не могла бы позвать сестер?

– Сейчас? – Я взглянула на вареные яйца, которые как раз собиралась съесть. Они быстро остынут.

– Пожалуйста.

Я демонстративно оставила посреди стола полупустую тарелку и нехотя поплелась вверх по лестнице. Я была ранней пташкой, но далеко не все сестры разделяли мои предпочтения. Мерси и Розалию, пожалуй, не смог бы разбудить даже пушечный выстрел.

Я решила начать с Камиллы. Она уже открыла шторы, и ее богато убранную спальню в сливовых тонах освещал слабый серый свет. К своему удивлению, я обнаружила сестру перед зеркалом: она закрепляла заколками локоны. Камилла пока еще не успела накрасить губы и подрумянить щеки, но на туалетном столике стояли баночки с краской и хрустальные флаконы духов. Черное креповое покрывало, такое же, как на моем зеркале, лежало у ее ног. Интересно, как давно она его сбросила.

– Уже позавтракала? – спросила сестра.