Домби и сын

Какая-то величественная важность отражалась на этотъ разъ во всей фигур м-съ Чиккъ; однако-жъ она обняла своего милаго друга, поцловала и сказала съ нкоторою торжественностью:

— Благодарю васъ, Лукреція. Я совершенно здорова. Надюсь, и вы также. Кге!

Односложный кашель м-съ Чиккъ совершенно особаго свойства служилъ, казалось, предисловіемъ къ настоящему кашлю.

— Сегодня вы очень рано пріхали, моя милая, — сказала миссъ Токсъ, — какъ я вамъ благодарна! Не хотите ли позавтракать?

— Благодарю васъ, Лукреція. Братъ мой вернулся изъ Лемингтона, и я завтракала сегодня вмст съ нимъ. Кге!

Говоря это, м-съ Чиккъ осматривалась кругомъ по всмъ направленіямъ, какъ будто видла въ первый разъ уютную комнату своей подруги.

— Надюсь, моя милая, теперь получше вашему братцу?

— Благодарю васъ, Лукреція, ему гораздо лучше. Кге!

— Ахъ, милая Луиза, васъ очень безпокоитъ этотъ кашель. Остерегайтесь, мой безцнный другъ.

— Благодарю васъ, Лукреція, это ничего. Такъ бываетъ со мной всегда передъ перемною погоды. Мы должны ожидать перемны.

— Въ погод? — спросила миссъ Токсъ наивнымъ тономъ.

— Во всемъ, — возразила м-съ Чиккъ. — Конечно должны, и свтъ не можетъ обойтись безъ перемнъ. Лукреція, кто будетъ противорчить этой истин, покажетъ только, что y него голова не на своемъ мст. Перемны, говорю я, были, есть и будутъ! Пусть покажутъ мн хоть одну вещь, которая не измняется. Боже мой, Боже мой! Даже шелковичный червь — наскомое безсмысленное, безъ чувства, безъ ума, безъ памяти — безпрестанно подвергается самымъ неожиданнымъ и самымъ удивительнымъ перемнамъ. Да!

— Какая тонкая, удивительная наблюдательность! Несравненная Луиза всегда врна самой себ!

— Благодарю васъ, Лукреція. Вы говорите и думаете искренно, я уврена въ этомъ. Надюсь, ничто въ свт не заставитъ насъ перемнить мнніе другъ о друг.

— О, конечно, моя милая! — возразила миссъ Токсъ.

М-съ Чиккъ откашлянулась, какъ прежде, и принялась выводить на ковр разныя фигуры костянымъ концомъ своего зонтика. Миссъ Токсъ, привыкшая къ раздражительности своей прекрасной подруги, воспользовалась этой паузой, чтобы перемнить разговоръ.

— Кстати, моя милая, вы, кажется, пріхали не одн, — сказала миссъ Токсъ, — въ карет я замтила лицо вашего супруга.

— Да, м-ръ Чиккъ въ карет. Пусть онъ тамъ и остается. У него газета, которая займетъ его слишкомъ на два часа. Вы можете, Лукреція, подрзывать ваши цвты, a я посижу и отдохну.

— Несравненная Луиза понимаетъ, что всякія церемоніи безполезны между такими друзьями, какъ мы. Слдовательно…

Но заключеніе договорено не словами, a самымъ дломъ. Миссъ Токсъ надла перчатки, вооружилась ножницами и начала съ микроскопической заботливостью подстригать растенія. М-съ Чиккъ, склонивъ голову на одну сторону, просидла нсколько минутъ не говоря ни одного слова и продолжая выводить фигуры на ковр.

— Флоренса тоже вернулась домой изъ гостей, и я должна сказать, что Флоренса уже слишкомъ давно ведетъ одинокую жизнь, — заговорила наконецъ м-съ Чиккъ строгимъ и торжественнымъ тономъ, — да, слишкомъ давно. Въ этомъ не слдуетъ и сомнваться, и тотъ потерялъ бы всякое уваженіе въ моихъ глазахъ, кто сталъ бы противорчить этому мннію. Многое можно измнить, но не все. Кто станетъ съ этимъ спорить? Я, съ своей стороны, не могу наперекоръ очевидности и разсудку приневоливать своихъ чувствъ.

— О конечно, моя милая, какъ это можно! — подтвердила миссъ Токсъ, не совсмъ понимая, или, правильне, вовсе не понимая таинственныхъ рчей прекрасной подруги.

— Флоренса — странная двушка; это я говорила всегда, и братъ мой, конечно, не виноватъ, что чувствуетъ нкоторую неловкость въ ея присутствіи. Желала бы я знать, кто осмлится обвинять Павла Домби? A между тмъ что-жъ ему длать посл всхъ этихъ горестныхъ происшествій, случившихся въ нашей семь? Тутъ одинъ отвтъ. Онъ долженъ сдлать усиліе. Павелъ Домби въ этомъ случа даже обязанъ сдлать усиліе. Наша семья всегда отличалась усиліями, a Павелъ теперь глава семьи, единственный ея представитель. Да, единственный, ибо что такое я? Ничто, или почти ничто!

— Полно, мой ангелъ, что съ вами?…

М-съ Чиккъ отерла слезу, взглянула на потолокъ и продолжала такимъ образомъ:

— Слдовательно, говорю я, Павелъ въ настоящемъ случа обязанъ сдлать усиліе, и пусть оно пронзитъ кинжаломъ мое сердце, я заране благословляю его. О Боже мой! я слаба, и природа y меня какъ y ребенка. Почему въ этой груди не кусокъ мрамора на мсто сердца или просто булыжникъ съ мостовой…

— Полно, мой ангелъ, что съ вами?

— Но такъ или иначе, я съ восторгомъ узнаю, что Павелъ остался врнымъ своему имени, хотя и прежде въ этомъ я не сомнвалась. Домби всегда будетъ Домби, и желала бы я знать, кто сметъ иначе объ этомъ разсуждать?

Молчаніе. М-съ Чиккъ оглянулась во вс стороны, какъ будто длала вызовъ противникамъ своего мннія.

— Одного только я желаю, — замтила м-съ Чиккъ, — чтобы и она сдлалась достойною этого имени.