Домби и сын

Но въ этихъ грустныхъ прогулкахъ Флоренса была не одна. Фантастическія мечты и призраки сопутствовали ей вездѣ и толпами роились въ ея воображеніи, когда она сидѣла въ пустынныхъ комнатахъ. Часто думала она, какъ полна была бы ея жизнь, если бы отецъ не отвергалъ ея любви, и мечты ея были такъ живы, видѣнія такъ ясны, что иной разъ казалось ей, что она въ самомъ дѣлѣ любимая дочь. Обольщенная яркой мечтой, она припоминала, будто они когда-то вмѣстѣ горевали y постели умирающаго младенца, и сердца ихъ проникались взаимнымъ сочувствіемъ. Она вспоминала, какъ часто послѣ того говорили они о своемъ любимцѣ, и какъ нѣжный отецъ старался ее утѣшить общими надеждами и вѣрой въ лучшую будущность по ту сторону гроба. Въ другой разъ казалось ей, будто мать ея еще жива. О, съ какою любовью вглядывалась она въ этотъ призракъ пылкаго воображенія, какимъ трепетомъ билось ея сердце! Но скоро спокойное размышленіе заступало мѣсто сладкой мечты, и угрюмая дѣйствительность снова леденила ее мертвящимъ вліяніемъ.

Но была одна мысль въ этой душѣ, могучая и пылкая, которая поддерживала ее въ трудной борьбѣ съ несчастной дѣйствительностью. Она увѣрила себя, что смертью не разрываются узы, соединяющія насъ съ предметами нашей любви: увѣренность, общая всѣмъ несчастнымъ, для которыхъ жизнь не представляетъ никакой отрады, никакого успокоенія. Ей казалось, что ея мать и братъ, окруженные лучезарнымъ сіяніемъ, смотрятъ съ высоты неба на оставленную сироту, наблюдаютъ за ея поступками, видятъ ея мысли, сочувствуютъ горю, оживляютъ надежды ея сердца и готовы руководить ею на всѣхъ ступеняхъ ея земного странствованія. Эта мысль впервые озарила ее со времени рокового свиданія съ отцомъ въ послѣднюю ночь и съ той поры уже ни разу не оставляла ее. Думать объ этой надзвѣздной жизни сдѣлалось единственной отрадой ея растерзаннаго сердца. Но вдругъ, по странному сцѣпленію идей, ей пришло въ голову, что, горюя безпрестанно по поводу суровости отца, она можетъ вооружить противъ него умершихъ членовъ семейства. Какъ ни странна и дика подобная мысль, но источникъ ея заключался въ любящей натурѣ, и съ этой минуты она принудила себя думать объ отцѣ не иначе, какъ съ надеждой пріобрѣсти его любовь.

Почему же нѣтъ? Отецъ, — думала Флоренса, — не знаетъ, какъ она его любитъ. Она еще такъ молода, и безъ матери никто не могъ научить ее какъ должно выражать любовь своему отцу. Надо подождать. Со временемъ это искусство, вѣроятно, придетъ само собою, она сдѣлается умнѣе, и тогда-то отецъ узнаетъ, какъ она его любитъ.

Это сдѣлалось задачей ея жизни. Когда утреннее солнце бросало лучи на пустынный домъ, одинокая его хозяйка уже была на ногахъ и трудилась безъ устали съ одною цѣлью — сдѣлаться достойной отцовской любви. Флоренса думала, чѣмъ больше пріобрѣтетъ она познаній, чѣмъ совершеннѣе сдѣлается ея образованіе, тѣмъ пріятнѣе будетъ отцу, когда онъ ее узнаетъ и полюбитъ. Иногда, съ трепещущимъ сердцемъ и слезами, она спрашивала себя, въ состояніи ли она приличнымъ образомъ поддержать разговоръ, когда они вмѣстѣ станутъ разсуждать; иногда старалась придумать, нѣтъ ли особаго предмета, которымъ отецъ дорожитъ больше, чѣмъ другими. Вездѣ и всегда — за книгами, за музыкой, за тетрадями, за рукодѣльемъ, за утренними прогулками и въ ночныхъ молитвахъ — одна и та же цѣль преслѣдовала ее въ различныхъ видахъ, съ разными подробностями. Странный трудъ для ребенка — изучать дорогу къ жестокому сердцу отца!

Многіе безпечные зѣваки, проходившіе въ лѣтніе вечера мимо заколдованнаго дома, видѣли въ одномъ изъ оконъ молодое лицо, обращенное на луну и мерцавшія звѣзды, лицо тревожное и задумчивое; кому и какъ могло придти въ голову, какая мысль отсвѣчивается на этомъ прекрасномъ лицѣ! Только Богъ одинъ зналъ тайну бѣдной дѣвушки!

И жила Флоренса одна въ пустынномъ домѣ. День проходилъ за днемъ, a она все жила одна, и мрачныя стѣны, какъ змѣиныя головы Горгоны, леденили ее мертвящимъ взглядомъ, угрожавшимъ превратить въ камень ея молодость и красоту.

Однажды утромъ Флоренса складывала и запечатывала какое-то письмо. Сусанна Нипперъ стояла подлѣ и смотрѣла на молодую госпожу съ одобрительнымъ взглядомъ, изъ котораго значилось, что содержаніе письма ей было извѣстно.

— Лучше поздно, чѣмъ никогда, миссъ Флой, — говорила Сусанна, — и, я думаю, даже визитъ къ этимъ беззубымъ Скеттльзамъ принесетъ вамъ пользу.

— Сэръ Барнетъ и леди Скеттльзъ, Сусанна, дѣлаютъ мнѣ большую честь, повторяя свое приглашеніе, — возразила Флоренса съ кроткимъ упрекомъ за неосторожную фамильярность, съ какою миссъ Нипперъ произнесла эти имена. — Я имъ очень благодарна.

Миссъ Нипперъ, самая отчаянная партизанка, какая когда-либо существовала на землѣ, вздернула губы и покачала головой, явно протестуя противъ безкорыстности Скеттльзовъ. Готовая воевать всегда и вездѣ, она теперь, пожалуй, дала бы присягу, что старые черти себѣ на умѣ.

— Знаютъ они, гдѣ раки-то зимуютъ, — ворчала Сусанна. — О, вѣрьте вы этимъ Скеттльзамъ!