Домби и сын

— Господи помилуй! — продолжалъ онъ съ одушевленіемъ. — Да вы все равно услыхали бы объ немъ, если бы даже онъ умеръ! Кто-нибудь, по его желанію, непремѣнно бы написалъ къ вамъ, что вотъ въ такой-то день и въ такой-то часъ скончался въ моемъ домѣ, подъ моимъ надзоромъ нѣкто Соломонъ Гильсъ изъ Лондона, оставившій сіе послѣднее воспоминаніе, или сію послѣднюю просьбу, или — что-нибудь въ этомъ родѣ.

Никогда до этой минуты капитанъ не взбирался на такую высоту вѣроятныхъ разсчетовъ, и теперь онъ былъ глубоко пораженъ перспективой блистательной догадки молодого друга. Онъ глубокомысленно покачалъ головой и отвѣчалъ такимъ образомъ:

— Хорошо сказано, мой другь, очень, очень хор-рошо сказано!

— Я думалъ и передумывалъ объ этомъ во всю безсонную ночь, — продолжалъ Вальтеръ съ большимъ одушевленіемъ, — и признаюсь, теперь я почти совершенно убѣжденъ, что дядя Соль — благослови его Богъ — еще живъ и воротится домой. Сказать правду, меня отнюдь не изумляетъ его внезапный отъѣздъ, когда, съ одной стороны, принимаю въ разсчетъ страсть къ чудесному, какъ основную, преобладающую черту въ его характерѣ, a съ другой — его необыкновенную привязанность ко мнѣ, передъ которой уничтожились всѣ другія отношенія его жизни — кому знать объ этомъ лучше, какъ не мнѣ, который видѣлъ въ немъ нѣжнѣйшаго изъ отцовъ!..

Здѣсь голосъ Вальтера, чистый и громкій, понизился на цѣлую октаву, и глаза его безсознательно обратились на ближайшіе предметы.

— Къ тому же, — продолжалъ Вальтеръ, — не разъ я слышалъ и читалъ, какъ нѣкоторыя особы, простившись съ родственниками или милыми сердцу, которымъ грозило вѣроятное кораблекрушеніе на морѣ, отправлялись кочевать на ту часть морского берега, гдѣ разсчитывали скорѣе, чѣмъ въ другомъ мѣстѣ, получить какія-нибудь вѣсти о пропавшемъ кораблѣ, или даже рѣшались иногда плыть вслѣдъ за кораблемъ къ той гавани, гдѣ ему назначено пристать. Мнѣ кажется, я и самъ поступилъ бы точно такъ же въ подобномъ случаѣ, и, можетъ быть, скорѣе, чѣмъ другой кто на моемъ мѣстѣ. Но отчего дядя Соль не писалъ къ вамъ, когда намѣренія его на этотъ счетъ были такъ ясны, или какимъ образомь онъ умеръ въ чужихъ краяхъ, и вы объ этомъ не узнали черезъ его повѣреннаго, — вотъ этого я никакъ не возьму въ толкъ.

Капитанъ основательно замѣтилъ, что этого не взялъ бы въ толкъ и самъ всевѣдущій Бенсби.

— Если бы дядя Соль былъ легкомысленный и вѣтренный молодой человѣкъ, способный попасть на удочку веселой компаніи, которая затащила бы его куда-нибудь въ питейный домъ съ тѣмъ, чтобы ободрать, какъ липку, и бросить среди дороги; или, если бы онъ былъ безпечный матросъ, высадившійся на берегъ съ третнымъ жалованьемъ въ карманѣ, — ну, тогда другое дѣло, я понималъ бы, какъ онъ могъ исчезнуть и не оставить по себѣ никакихъ слѣдовъ. Но такъ какъ всѣ эти предположенія отнюдь не идутъ къ степенному старичку, признаюсь, y меня нѣтъ охоты вѣрить этому безслѣдному исчезновенію. Пропалъ безъ вѣсти, да и только, — легко сказать!

— Что же, любезный другъ, какъ ты объ этомъ думаешь? — спросилъ капитанъ.

— Я не знаю, что объ этомъ думать, капитанъ Куттль. Увѣрены ли вы, что Соломонъ Гильсъ дѣйствительно никогда не писалъ? Точно ли нѣтъ въ этомъ никакого сомнѣнія?

— Если бы, любезный другъ, случилось напримѣръ такъ, что Соломонъ Гильсъ написалъ, — возразилъ капитанъ тономъ судейской аргументаціи, — то гдѣ же была бы его депеша?

— Онъ могъ отдать письмо постороннему лицу, которое его забыло, спрятало, бросило или потеряло. Это предположеніе въ моихъ глазахъ вѣроятнѣе всякаго другаго. Словомъ, капитанъ Куттль, я не могу и не хочу допустить мысли, чтобы дядя Соль дѣйствительно и навсегда пропалъ безъ вѣсти.

— Это, мой другъ, видишь ли ты, называется надеждой, — сказалъ капитанъ назидательнымъ и вмѣстѣ ученымъ тономъ, — надежда, любезный, великое дѣло, и она-то одушевляетъ теперь твое сердце. Надежда, то есть, я хочу сказать, великая надежда была, есть и будетъ не что иное, какъ поплавокъ — справиться объ этомъ въ маленькомъ пѣсенникѣ, сентиментальный отдѣлъ, страница… — но ты найдешь безъ труда и положишь закладку. Только поплавокъ этотъ, любезный другъ, колышется себѣ поверхъ волны и нигдѣ не можетъ остановиться. При надеждѣ, какъ ты знаешь, всегда бываетъ якорь, но что теперь въ немъ толку, когда не сыщешь дна, куда его запустить?

Все это капитанъ говорилъ не то, чтобы отъ своего собственнаго лица, a скорѣе отъ имени гражданина и домовладѣльца, въ качествѣ котораго онъ считалъ своею обязанностью удѣлить частичку мудрости для неопытнаго юноши. Но въ самомъ дѣлѣ его лицо уже пылало благотворнымъ свѣтомъ надежды, заимствованнымъ отъ Вальтера, И онъ въ заключеніе назидательной рѣчи ударилъ своего пріятеля по спинѣ и воскликнулъ съ энтузіазмомъ.

— Ура, дружище! Я совершенно согласенъ съ твоимъ мнѣніемъ!

Вальтеръ съ веселой улыбкой поспѣшилъ возвратить привѣтствіе и сказалъ:

— Еще одно слово объ этомъ предметѣ, капитанъ Куттль, Дядѣ Солю, я полагаю, нельзя было отослать письма обыкновеннымъ путемъ, на пакетботѣ напримѣръ, или на кораблѣ…