Домик на Волге

Потом священник опять стал читать, и Катя заслушалась. Слова показались еще лучше, еще трогательнее прежних. Они должны любить друг друга, как Христос возлюбил церковь. Как это хорошо сказано! Отчего она этих слов не слышала раньше, а ей все говорили о том, чтоб хорошо пристроиться, составить хорошую партию, иметь доходы... Да, именно: как Христос возлюбил церковь. Любить всей душой, заботиться, умереть за другого... Она это может. Она понимает... Боже мой, да ведь она о Владимире думает, она его так любит, а не этого, чужого, постороннего человека, который стоит с ней рядом! Она обманывает и бога и людей... Господи, что же это такое?

Запели певчие, потом священник опять стал что-то читать. Но Катя уже не слушала: страшное открытие, как зарево внезапного пожара, осветило все, что было для нее темно в ее собственной душе. Мысли, как вырвавшиеся на волю кони, неслись, сталкиваясь и перегоняя друг друга, в ее цепенеющем от ужаса мозгу. Она давно любит Владимира. Она торопила с венчанием, чтобы убежать от своего чувства, убить его одним ударом.

Но оно гналось за ней и нагнало ее... здесь... в самой церкви. Боже, что с ней будет? Она любит Владимира.

Не уйти ей от этого чувства, как не уйти от самой себя.

Она обманула себя и других, и всю жизнь должна прожить обманщицей-. И зачем все это случилось? Зачем она с ним встретилась? Ей было так покойно...

Сердце неистово стучало у нее в груди. О, как бы она хотела, чтоб оно разорвалось и смерть пришла ей на выручку в эту минуту! Но нервы держались крепко.

Ей казалось в эту минуту, что ее осудили и привели за ее великую вину на казнь. И как приговоренный не спускает глаз с лезвия топора, который отрубит ему голову, так и она следила с жгучим, леденящим любопытством за священником, который каждым своим движением крепче и крепче заклепывал ее вечную цепь.

Приближалась решительная минута, после которой, по каноническому закону, брак становится нерасторжимым.

В тупом отчаянии Катя снова начала слушать. Что зто? Опрашивание? А может быть, ей еще есть спасение! Она шепнет три слова жениху, чтоб тот от нее отказался. Она обернулась к нему лицом в первый раз за всю службу. Но губы ее шевелились, не издавая звука.

- Раб божий Павел, - ясно проговорил между тем священник, - желаешь ли взять себе в жены сию рабу божию Екатерину?

- Да, - послышался ответ жениха, который, как удар молота, отдался в ушах Кати.

"Боже, боже! Что со мной будет?" - промелькнуло в ее уме.

- Раба божия Екатерина, - повторил священник, переводя взгляд на нее. Желаешь ли взять себе мужем сего раба божия Павла?

Катя прошептала что-то длинное, чего никто не мог разобрать. Священник приписал ее несвязный ответ обыкновенной застенчивости. Он подождал с минуту и, не желая смущать ее еще больше повторением вопроса, составляющего обыкновенно чистую формальность, он взял венчальное кольцо и собирался надеть ей его на палец. Ужас возвратил ей силы.

- Нет, - раздалось под сводами церкви гулким шепотом, и столько было муки в этом звуке, что можно было подумать, что душа вырвалась из тела, пошевеливши в последний раз эти побледневшие губы. Катя упала без чувств.

Произошел невообразимый переполох. С Прозоровой сделалась истерика. Священник смотрел растерянно то на невесту, лежавшую на руках шафера и няни, то на жениха, который стоял бледный, убитый, не отдавая себе еще отчета, как все это случилось.

Катю унесли в карету. Брак не состоялся.

Через две недели она уехала в Петербург.

Прошло несколько лет. Протосковав целый год по Кате, Крутиков понемногу утешился и кончил тем, что женился на племяннице губернатора, что окончательно укрепило хорошее мнение о нем его начальника. Он быстро пошел в гору, потолстел и теперь метит в вицегубернаторы. Вспоминая в минуты своего чиновничьего торжества об увлечениях молодости, он радуется, что не связал своей судьбы с взбалмошной девчонкой, которая и его, пожалуй, не довела бы до добра.

Домик на Волге все стоит на том же месте. Но в нем никто уже не живет. Окна заколочены досками, потому что новый хозяин, мещанин-огородник, находил невыгодным отоплять такую хоромину и ютился с женой и сыном в флигельке. Няня умерла, и старуха Прозорова, не выдержав одиночества, распродала все и переехала жить к незамужней сестре в одну из подмосковных губерний.

Мирное гнездо было разрушено. Но в рядах борцов за мир и счастье миллионов других гнезд прибавилось одним человеком, а вскоре и двумя. В одном из подпольных изданий мелким шрифтом появилось известие о том, что один из бывших каторжан, Иван Прозоров, благополучно бежал из Сибири.

Владимир исполнил жене обещание, данное любимой девушке.

1889