Домик на Волге

В столовой он застал мать, женщину лет пятидесяти, с буклями, какие носили в старину, очень похожую на дочь, но рыхлую и толстую. Она казалась сильно встревоженной и встретила его строгим, внимательным взглядом, от которого Владимир весь съежился и решил, что он не пробудет в этом доме ни часу дольше.

- Мама, - вскричала Катя, не давши ей выговорить ни слова, - Владимир Петрович - друг нашего Вани! Он нам от него весточку принес.

Прозорова разом преобразилась. Она радушно протянула руку, усадила его рядом, стала осыпать вопросами, на которые он едва успевал отвечать. Позвали няню, которая вынянчила и брата и сестру. Позвали дворню. Всем была сообщена радостная весть, что молодой барин, которого они уже считали погибшим, благополучно живет в Петербурге, и вот его приятель проездом нарочно завернул к ним в усадьбу, чтобы об этом сообщить.

Прозорова сама верила этой версии внезапного появления Владимира в их доме. Рассказ дочери, которая действительно не выдержала конспирации и рассказала ей все начистоту, как-то сам собою стушевался. Статочное ли дело, чтоб друг Вани и такой приличный молодой человек, с такими хорошими манерами, вдруг прыгал с поезда и бегал от каких-то полицейских, точно разбойник придорожный? Дочка, наверное, подшутила над ней, старухой. А то, может, гость подшутил над Катей, а та по простоте и поверила.

Владимир стал ей дорогим гостем, которого она не знала куда посадить, чем попотчевать. После завтрака он заговорил, что ему нужно уехать, и спросил, где бы достать подводу. Прозорова замахала руками.

- Что вы, батюшка, обидеть нас хотите? - сказала она. - Ничего почитай нам не рассказали и уж уезжать собираетесь! Поживите. Когда еще такого гостя дождемся?

- В самом деле, Владимир Петрович, чего вам спешить? - сдержанно присоединилась к ней Катя.

Этого полужелания было достаточно, чтобы заставить его тотчас же согласиться. Почему в самом деле не остаться несколько дней с этой милой девушкой и не попытаться завербовать ее? Так, по крайней мере, он старался объяснить себе самому то удовольствие, с каким он принял приглашение.

Он водворился во флигельке и первые три дня был совершенно счастлив. За столом он разговаривал с матерью о сыне, припоминая все подробности, какие мог, о его петербургской жизни. Потом он уходил к себе и читал что попадалось под руку, а больше прислушивался, не раздастся ли по песку дорожки знакомый звук легких шагов. Катя в первый день была за него в большой тревоге. Она несколько раз забегала к нему на минутку, как будто чтобы удостовериться, цел ли он, не унесли ли его жандармы в трубу. Потом она успокоилась и заходила к нему запросто, иногда приносила с собой вышивание и тогда засиживалась подолгу. Она привыкла к деревенской простоте и, после того как узнала о дружбе Владимира с братом, перестала его дичиться и держала себя с ним как с обыкновенным хорошим знакомым. Они много говорили о брате, и Владимиру не нужно было напрягать память, чтобы говорить с нею на эту тему. Ей он мог рассказывать о той стороне жизни брата, которая была у них общей и которую одну он хорошо знал: о его взглядах, убеждениях и деятельности, о чем нужно было умалчивать при матери. Потом разговор незаметно переходил к ней самой.

- Мы были очень дружны с Иваном,- сказан он ей раз после обеда, удивляюсь, как это он мне о вас никогда не говорил?

- Чего ж ему было обо мне говорить? - сказала она, не поднимая головы от вышивания. - Он знал, что из меня ничего не выйдет.

- То есть он это думал, - Владимир поправил ее. - Я всегда замечал, что родные хуже всего умеют ценить друг друга.

Катя улыбнулась.

- Вы думаете? - сказала она, поднимая на него смеющиеся глаза. - А я так думаю, что Ваня знал меня отлично. Я у него почти на руках выросла. После отца я ведь совсем маленькой осталась. Конечно, он знал меня, и то, что он обо мне думал, - правда.

- Если вы так говорите, значит, вы сами себя не знаете, - сказал Владимир просто и искренно. - Посудите сами: что вы сделали для меня, чем рисковали для меня, чужого, неизвестного вам человека! А тут вокруг вас томится и страдает народ, который вы знаете и, я уверен, любите. Как же я могу поверить, чтобы вы не хотели ему помочь?

- Да, я часто хожу на деревню и люблю здешний народ. Это правда, сказала она. - И вы не думайте, что мы с мамой только о себе заботимся; мы помогаем, чем можем, - прибавила она потупившись.

- Ах, не говорите мне, ради бога, о филантропии! - воскликнул Владимир. - Разве это помощь? Это лишние крохи от сытого стола.

- Что же следует делать? Раздать все имущество бедным, как Христос велел? - спросила девушка без малейшей иронии.

- Можно и раздать, коли есть охота! - сказал Владимир. - Это не так трудно Да только мало и этого, и не в этом дело.

- А в чем же? - спросила Катя, вскинув на него удивленный взгляд.

Владимир посмотрел на нее, и его серые глаза загорелись.

- В том, чтобы отречься от себя, - сказал он. - Не иметь ни днем, ни ночью другой думы, кроме блага этих ваших меньших братьев. Душу за них положить!

Вот это будет любовь, это будет помощь!