Домик в Оллингтоне

Надо признаться, леди Александрина выдерживала бой с большой храбростью и даже с некоторым искусством. Дня через три или четыре Кросби уедет, а если победа оказывалась необходимою, то ее должно было выиграть в эти три или четыре дня. В случае потери сражения Кросби непременно должен быть наказан, на него должно излиться все мщение, которым она могла располагать. Впрочем, леди Александрина не замышляла глубокого мщения и не была приготовлена к тому, чтобы испытывать сильный гнев. Она любила Кросби, как любила всякого другого мужчину. Она полагала, что и Кросби любил ее точно так же. Она не предавалась более сильной страсти, но думала, что замужняя жизнь приятнее блаженного одиночества. Она нисколько не сомневалась, что Кросби обещал жениться на Лили Дель, но точно такое же или почти такое же обещание он дал и ей. Игра была чистая, леди Александрине хотелось бы ее выиграть. В случае проигрыша она обнаружила бы свой гнев, но гнев мягкий, слабый, она вздернула бы нос перед Лили в присутствии Кросби и сказала бы несколько оскорбительных для него слов за его спиной. Ее гнев не увлек бы ее далее этого.

– Теперь, сэр, от вас совершенно зависит выполнить обещание, данное мне в первый день вашего приезда, или же пусть и останется оно одним обещанием.

Сказав это, она отвернулась от него и стала смотреть в темную даль.

– Александрина! – сказал Кросби.

– Что вам угодно? Позвольте вам заметить, что вы не имеете права обращаться со мной фамильярно. Вы знаете, что не имеете права называть меня просто по имени.

– Вы требуете, чтобы в разговоре с вами я употреблял ваш титул?

– Всякая леди станет требовать от джентльменов того, что вы называете их титулом, если только джентльмены не пользуются привилегией дружбы более той, на которую вы имеете право рассчитывать. Ведь вы не называли мисс Дель по ее имени, пока не получили на это позволения?

– Но вы позволяли мне называть вас по имени.

– Никогда! Раза два, когда вы сделали это, я не запрещала вам, хотя бы и следовало запретить. Итак, сэр, если вы ничего не имеете сказать мне, я оставлю вас. Я должна признаться вам, что не думала видеть в вас такого труса.

Приготовляясь уйти, она приподняла полы своего редингота и взяла хлыстик, лежавший на окне.

– Александрина, останьтесь на минуту, – сказал Кросби, – я несчастлив, и уверен, что вы не употребите выражений, которые бы делали меня еще несчастнее.

– Почему же вы несчастны?

– Потому… я скажу вам сию минуту, если могу быть уверен, что говорю вам одним, а не всему дому.

– Разумеется, я не стану рассказывать другим. Неужели вы думаете, что я не умею хранить тайны?

– Я несчастлив потому, что обещался жениться на одной девушке, а люблю другую. Теперь я вам все сказал, и если вам угодно утверждать, что я сражаюсь под фальшивым флагом, то я оставлю замок, прежде чем вы еще раз увидите меня.

– Мистер Кросби!

– Теперь вам все известно, и вы можете себе представить, счастлив ли я или нет. Вы, кажется, сказали, что время одеваться к обеду.

И без дальнейших объяснений молодые люди разошлись по своим комнатам.

Как только Кросби очутился один в своей комнате, он опустился в кресло и начал вырабатывать в уме своем планы относительно образа будущих своих действий. Не должно однако же полагать, что сделанное им признание было вызвано единственно с тою целью, чтобы выйти из затруднительного положения. В течение недели атмосфера замка де Курси произвела на него свое действие. Каждое слово, слышанное им, клонилось к тому, чтобы разрушить в нем все прекрасное и истинное и возбудить в душе его самолюбие и ложь. В течение этой недели он десятки раз говорил самому себе, что никогда не мог бы быть счастливым с Лили Дель, как никогда не мог бы и осчастливить ее. Потом он прибегал к софизмам, с помощью которых старался убедить себя, что с его стороны было бы справедливо поступать согласно с своими желаниями. Не лучше ли было бы для Лили, если бы он решился бросить ее, чем жениться на ней против внушений своего сердца? И если он действительно не любил ее, то не сделает ли он гораздо больше преступления, женившись на ней, вместо того чтобы покинуть ее? Он признавался самому себе, что был весьма несправедлив, позволив внешнему миру поселить в себе убеждение, что любовь такой непорочной девушки, как Лили, далеко не достаточна для его счастья. Между тем это убеждение обратилось в факт, и Кросби увидел себя не в силах бороться с ним. Если бы он мог каким-либо самопожертвованием обеспечить благополучие Лили, он не поколебался бы ни на минуту. Но благоразумно ли было приносить в жертву и ее, и себя?