Но Белл протестовала против этой меры, и ее с трудом удалили из спальни матери, куда Лили, как больная, была переведена.
– Если вы позволите мне быть откровенным, – сказал Крофтс, обращаясь к Белл на второй день после того, как болезнь Лили выяснилась, – вы нехорошо делаете, оставаясь здесь.
– Я ни в каком случае не оставлю мама, когда у нее столько хлопот, – сказала Белл.
– Но если и вы заболеете, тогда прибавится еще больше хлопот.
– Я никак не могу этого сделать, – отвечала Белл. – Если меня увезут в Гествик, я буду так беспокоиться, что пешком приду назад, лишь только представится к тому удобная минута.
– Мне кажется, вашей матушке будет спокойнее без вас.
– А мне кажется, что ей будет спокойнее, когда я останусь при ней. Мне постоянно не нравилось, когда говорили, что такая-то женщина бежала от болезни, а когда поступает таким образом сестра или дочь, то это невыносимо.
Итак, Белл осталась, хотя и не получила дозволения видеться с сестрой, она только оставалась подле комнаты, занимаемой больною, и исполняла разные услуги, в которых оказывалась крайняя необходимость.
И вдруг сколько невзгод обрушилось на обитательниц Малого дома! Не поодиночке посетили их несчастья, а целою массою. Едва прошло два месяца с тех пор, как они получили ужасные известия касательно Кросби, известия, которые уже сами по себе были достаточны, чтобы лечь на все семейство тяжелым камнем, и к этим несчастьям начали прививаться другие – одно за другим. Вопреки предсказанию доктора, Лили заболела серьезно, и через несколько дней у нее обнаружился бред. Она беспрестанно твердила матери о Кросби, говоря о нем, как говорила во время минувшей осени. Но и в самом бреду она помнила, что они решились оставить свое настоящее жилище, она два раза спрашивала доктора, готова ли их квартира в Гествике.
При таких-то обстоятельствах доктор Крофтс впервые услышал о их намерении. В эти дни худшего состояния болезни Лили он приезжал в Оллингтон ежедневно и однажды оставался ночевать. За все эти хлопоты он ни под каким видом не хотел принять платы, да он ее и никогда не принимал от мистрис Дель.
– Лучше бы вам не ездить так часто, – сказала Белл однажды вечером, когда они вместе стояли у камина в гостиной и когда Крофтс только что вышел из комнаты больной, – вы обременяете нас своею обязательностью.
В этот день был перелом болезни Лили, и он мог объявить мистрис Дель, что больная, по его мнению, вне всякой опасности.
– Правда, мои визиты скоро совсем не будут нужны: самое худшее миновалось.
– О, как приятно это слышать! Она будет обязана вам жизнью, но за всем тем…
– О нет, скарлатина нынче совсем не такая страшная болезнь, как бывало прежде.
– Так зачем же вам было посвящать ей так много своего времени? Я страшусь при одной мысли о той потере для вас, в которой мы были причиной.
– Лошадь моя потеряла больше, чем я, – сказал доктор, смеясь. – Мои пациенты в Гествике не так многочисленны. – При этом доктор вместо того, чтобы уехать, сел на стул. – Так это верно, что вы оставляете этот дом?
– Совершенно верно. Мы переедем в конце марта, если только позволит состояние здоровья Лили.
Сказав это, Белл тоже села, и они долго смотрели на пылавший в камине огонь, не говоря ни слова.
– Скажите, Белл, какая этому причина? – спросил, наконец, доктор Крофтс. – Впрочем, я не знаю, вправе ли я делать подобные вопросы?
– Вы вправе спрашивать обо всем, что до нас касается, – отвечала Белл. – Наш дядя очень добр, более чем добр, он великодушен. Но, по-видимому, он воображает, что это дает ему право вмешиваться в дела нашей мама. Это нам не нравится, и потому мы уезжаем.
Доктор продолжал сидеть по одну сторону камина, а Белл продолжала сидеть против него. Но разговор как-то не вязался.
– Неприятное известие, – сказал доктор, после некоторого молчания.
– Но зато, когда кто из нас захворает, вам недалеко будет ездить.
– Да, понимаю. Это значит, что я не выразил удовольствия, что вы будете находиться вблизи от меня, но признаюсь, это меня нисколько не радует. Я не могу примириться с мыслию, что вы можете жить где-нибудь, кроме Оллингтона. В Гествике Дели будут совсем не на своем месте.
– Зачем же так думать о Делях?
– Что делать! Это, конечно, вроде деспотического закона noblesse oblige. Мне кажется, вы не должны оставлять Оллингтона, пока не потребуют того какие-нибудь важные обстоятельства.
– В том-то и дело, что этого требуют весьма важные обстоятельства.
– О, это другое дело!
И доктор снова предался молчанию.
– Разве вы никогда не замечали, что мама наша здесь несчастлива, – сказала Белл после довольно продолжительной паузы. – Что касается до меня самой, то я никогда этого не замечала, а теперь мне все ясно.
– Теперь и я понял, поняв, по крайней мере, на что вы намекаете. Она была стеснена в жизни, но примите в расчет, как часто подобное стеснение бывает непременным условием жизни. И все-таки я не думаю, что для вашей матушки это обстоятельство было побудительной причиной к вашему переезду.