Домик в Оллингтоне

– Так в чем же дело?

– Я знаю, что всякая попытка объяснить вам его только рассердит вас, и вы будете мне противоречить.

– Что я рассержусь – это весьма вероятно.

– И все же я не могу изменить моего намерения. Поверьте, я стараюсь только поступить справедливо в отношении вас и моих детей.

– На меня не обращайте внимания, ваша обязанность думать о детях.

– Конечно так, и, исполняя это, они во всем со мною согласны.

Приводя такие аргументы, мистрис Дель обнаружила свою слабость, и сквайр не замедлил воспользоваться ею.

– На вас лежит обязанность в отношении к детям, – сказал он, – но это еще не значит, что ваша обязанность состоит в том, чтобы дозволить им действовать по минутной прихоти. Мне понятно, что они могут увлечься какими-нибудь романтическими пустяками, но увлечение с вашей стороны совершенно непонятно.

– Вот в чем вся истина, мистер Дель. Вы полагаете, что мои дети обязаны вам таким повиновением, которое принадлежит одному отцу или матери, а до тех пор, пока они будут оставаться здесь, ежедневно получая из рук ваших столько милостей, может быть, с вашей стороны и естественно считать за собою такое право в этом несчастном деле относительно Белл…

– Я ничего подобного не говорил, – сказал сквайр, перебивая ее.

– Правда, вы этого не говорили. И не думайте, что я жалуюсь на вас, я не желаю, чтобы вы так думали. Но я чувствую, что это так, а они чувствуют одинаково со мною, поэтому мы решились выехать.

Мистрис Дель, оканчивая эти слова, была вполне убеждена, что очень плохо рассказала свою историю, но она сознавалась, что не была в состоянии рассказать ее, как бы следовало. Главною ее целью было дать понять деверю, что она непременно оставит дом, но дать понять при возможно меньшем огорчении. Она не беспокоилась о том, что сквайр сочтет ее глупою, лишь бы ей удалось достичь цели так, чтобы по возвращении домой она могла сказать своим дочерям, что дело покончено. Но сквайр, судя по его словам и приемам, казался вовсе не расположенным предоставить ей этого права.

– Из всех предложений, какие мне когда-либо приходилось слышать, – сказал он, – это самое безрассудное. Его можно понимать так, что вы слишком горды, чтобы занимать дом, принадлежащий брату вашего мужа, и потому хотите подвергнуть себя и детей ваших всем неудобствам ограниченного дохода. Если бы дело касалось одних вас, я бы не считал себя вправе делать возражений, но я вменяю себе в обязанность сказать вам, что в отношении детей все знающие вас будут думать, что вы поступили безрассудно. Весьма естественно, что они должны жить в этом доме. Малый дом никогда не отдавался в аренду. И сколько мне известно, за него никогда не брали платы с самого дня его построения. Он всегда отдавался какому-нибудь члену семейства, который имел право на это. Я всегда считал ваше пребывание в нем столь же твердым и постоянным, как и мое в этом доме. Ссора между мною и вашими детьми была бы для меня большим несчастьем, хотя, может быть, для них это ничего не значит. Но если бы и была ссора, то я все-таки не вижу достаточной причины к их переезду. Позвольте вас просить передумать об этом предмете.

В некоторых случаях сквайр умел принимать на себя повелительный вид, и в настоящем он принял его. Мистрис Дель знала, что может отвечать ему только повторением своего намерения, а между тем была не в состоянии дать сквайру удовлетворительного ответа.

– Я знаю, что вы очень расположены к моим детям, – сказала она.

– Ничего больше не стану говорить об этом, – отвечал сквайр.