Домик в Оллингтоне

Александрина желала уехать до завтрака, и Кросби нисколько этому не противоречил, но графиня объявила своей дочери, что если она не подождет завтрака, то его не подадут вовсе, пиршества не будет никакого, а будет обыкновенная свадьба. Если бы еще было большое собрание, то отъезд жениха и невесты мог остаться незамеченным, но графиня чувствовала, что при таком собрании, как настоящее, ничто, кроме присутствия обреченной жертвы, не могло придать пиршеству существенного блеска. Поэтому Кросби и леди Александрина Кросби выслушали спич мистера Грешама, в котором он предсказывал молодой чете такое громадное количество счастья и благополучия, какое ни под каким видом не могло быть совместимо с обыкновенными обстоятельствами человеческой жизни. Молодой друг его Кросби, познакомиться с которым он считал за особенное удовольствие, был известен уже, как один из возвышающихся столпов государства. Посвятит ли он свою будущую карьеру парламенту или исключительно высшим сферам государственного управления, во всяком случае карьера эта будет великая, благородная и сопровождаемая полным успехом. Что касается его молодой племянницы, занявшей теперь в жизни положение, которое служит украшением и блеском для всякой молодой женщины, она не могла поступить лучше этого. Гения она предпочла богатству, так говорил мистер Грешам, и, конечно, получит за это надлежащую награду. Что касается до получения надлежащей награды за все то, чему бы она ни отдавала предпочтение, мистер Грешам, без всякого сомнения, был совершенно прав. В этом отношении я сам не имею ни малейшего сомнения. Кросби выразил свою благодарность, произнеся такую речь, какой не произнесли бы при настоящем случае девять человек из десяти, и затем пиршество окончилось! Говорить после речи Кросби никому не позволялось, и через полчаса новобрачные мчались уже в почтовой карете к станции железной дороги в Фолькстон, – это место было избрано для медового месяца. Сначала предполагалось, что поездка в Фолькстон будет только первой станцией путешествия в Париж, но Париж и все другие заграничные путешествия постепенно были откладываемы до другого времени.

– Я вовсе не думаю о Франции, мы так часто бывали там, – говорила Александрина.

Она желала бы съездить в Неаполь, но Кросби дал ей понять на первом слове, что о поездке в Неаполь и воображать нельзя. Он должен теперь думать об одних только деньгах. С первого шага в новой своей карьере он должен сберегать каждый шиллинг, лишь бы только представилась возможность к подобному сбережению. Такой взгляд на жизнь не встретил со стороны фамилии де Курси ни малейшей оппозиции, напротив, леди Амелия объясняла сестре своей, что им следует проводить медовый месяц, стараясь истрачивать денег не более того, сколько бы понадобилось на расходы в обыденном хозяйстве. Правда, без некоторых вещей обойтись невозможно, – вещей, стоящих довольно дорого. Молодая должна взять с собой нарядно одетую горничную. Квартира в фолькстонском отеле должна состоять из больших комнат, и притом в бельэтаже. На все время пребывания в Фолькстоне должна быть нанята карета, несмотря на то, нужно сберегать каждый шиллинг, трата которого не будет бросаться в глаза внешнему миру. О, боже, избави нас от положения тех людей, которые, при малых средствах, стараются казаться богачами!

С помощью небольшой взятки Кросби успел получить для себя и для жены удобное отделение в вагоне. Подобрав как следует пышный наряд леди Александрины и заняв место против нее, Кросби вспомнил, что ему никогда еще не приводилось находиться с ней наедине. Ему часто случалось танцевать вместе с ней, оставаться при ней на несколько минут в антрактах французской кадрили, он ухаживал за ней в многолюдных гостиных и однажды выбрал минуту в замке Курси объявить свое желание жениться на ней, несмотря на обещание, которое дано было Лилиане Дель, но он никогда не прогуливался с ней, как с Лили, по целым часам, никогда не говорил ей о правительстве, о политике, о книгах, никогда и она не говорила с ним о поэзии, о религии и обязанностях женщины, об удобствах и неудобствах жизни. Он знал леди Александрину лет шесть или семь, и в то же время не знал ее, и может статься, не узнает так, как узнал Лили Дель в течение каких-нибудь двух месяцев.