– До свидания, Дэвид. – В голосе Фрэнка чувствовалось громадное облегчение. – Спасибо тебе, спасибо!
Послышался щелчок. Дэвид выждал секунду, потом произнес в умолкший телефон:
– Отлично, дядя. Не переживай. Увидимся завтра. Пока.
Он медленно положил трубку и повернулся к Саре:
– Это дядя Тед. Он упал у себя дома и теперь лежит в больнице.
Глава 13
Гюнтер обвел взглядом гостиную в просторной квартире на Рассел-сквер. Был вечер пятницы. «Я могу провести здесь не одну неделю», – подумал он. Дом был викторианским, но интерьер – современным: ровные линии, прямоугольная мебель, на стенах – светильники в виде перевернутых раковин. Со всем этим контрастировали картины, сцены из немецкой жизни: типично дипломатический антураж. Взгляд выхватил морской пейзаж – колыхаемый ветром песчаный тростник на Балтике, серо-голубой, под высоким бледным небом. На горизонте виднелась одинокая парусная лодка. Это напомнило Гюнтеру поездки на взморье в его детстве.
В квартире имелась спальня с двумя кроватями, был и кабинет с большим письменным столом, где на подложке лежали блокнот и карандаш. В углу – фотография рейхсфюрера Гиммлера, в полупрофиль: проницательные глаза смотрят через очки в какую-то точку рядом с камерой. Напоминание о том, что теперь Гюнтеру полагается держать ответ перед СС, а не перед послом Роммелем.
Он заглянул в кухню. В высоком холодильнике нашлись ржаной хлеб, острые сосиски, сыр и несколько бутылок пива. Это хорошо, ведь английский полицейский наверняка рассчитывает, что ему предложат выпить. Гюнтер прошел в спальню, снял пиджак и ботинки и в одних носках вернулся в гостиную. Маленькие часы на каминной полке показывали без четверти семь. Тот полицейский, Сайм, должен прийти в половине десятого. Интересно, каким он окажется. По пути от Сенат-хауса до дома Гюнтер отметил, каким убогим и безвкусным выглядит Лондон: собачье дерьмо и мусор на мостовой, усталые с виду люди, бредущие с работы, в их походке – ни бодрости, ни целеустремленности. Газеты на уличном стенде сообщали об очередных забастовках в Шотландии, о том, что внеочередной съезд Шотландской национальной партии решил оказать властям полную поддержку в обмен на согласие рассмотреть введение гомруля[10]
, который станет первым шагом к возможной независимости. Будущее, как оно виделось немцу Гюнтеру, было четким, логичным, светлым – полная противоположность неразберихе в этой стране. Он включил стоявший в углу телевизор. Показывали ковбойский фильм, дешевую американскую поделку из тех, что не допускались на германское телевидение. Он выключил телеприемник, закурил сигарету, сел и стал разглядывать морской пейзаж, памятный ему с детства.Гюнтер родился в 1908 году, за шесть лет до Великой войны. Отец служил сержантом полиции в маленьком городке неподалеку от Кенигсберга в Восточной Пруссии, самой восточной из земель имперской Германии. Гюнтер был на десять минут старше своего брата-близнеца Ганса. Оба выглядели совершенно одинаково – квадратная челюсть, светлые волосы, – но отличались по характеру: Ганс был более веселым, подвижным, энергия била в нем через край, не то что у Гюнтера. Гюнтер больше походил на отца, человека солидного и степенного. Но он рос неуклюжим и неопрятным мальчишкой, постоянно пачкал одежду, Ганс же всегда был одет как с иголочки.
В школе оба учились хорошо, но Гюнтер брал старанием, а Ганс – быстрым умом и богатым воображением, иногда чересчур богатым, по мнению строгих учителей. Гюнтер всегда опекал Ганса, хотя и ревновал к нему – завидовал качествам, благодаря которым к брату тянулись другие мальчишки, а позже и девочки. Однако при этом именно Ганс всегда искал общества Гюнтера, тогда как последнему часто хотелось побыть одному.
Мать была маленькой, замученной, скромной женщиной, а отец – крупным мужчиной с грубоватым лицом и усами, нафабренные кончики которых закручивались кверху, как у кайзера. Он выглядел внушительно в мундире и высоком шлеме. Превыше всего на свете отец ценил порядок и власть. Когда началась Великая война, он с гордостью говорил об установлении немецкого порядка во всей Европе. Но Германия проиграла. Упадок и хаос, наставшие при Веймарской республике, приводили пожилого полицейского в ужас. Однажды за обеденным столом, вскоре после войны, он сказал со слезами на глазах:
– Сегодня устроили демонстрацию студенты. Анархисты или коммунисты. Мы пришли и стояли на краю площади, чтобы не случилось чего такого. А они смеялись над нами, потешались, обзывали свиньями и подхалимами. Что с нами будет?
Гюнтер с ужасом осознал, что его отец, его сильный отец, напуган.