Нельзя, впрочем, сказать, что христианская идея мученичества, при её несомненной оригинальности, казалась заполнявшим амфитеатр зрителям чем-то совершенно чуждым. Среди историй, хорошо известных грекам и римлянам, были и поучительные, а в них обнаруживались бесчисленные примеры самопожертвования. Философ мог откусить себе язык и плюнуть им в лицо тирану, а воин в плену врага – продемонстрировать решительность, опустив руку в горящий огонь. В римских школах во все времена рассказывали о таких людях. Эти истории прививали молодёжи те ценности, благодаря которым Рим и завоевал весь мир; они свидетельствовали о железной выдержке, сделавшей римский народ великим. Тем более абсурдным казалось зрителям, что преступники, приговорённые к мучительной казни на арене, погибавшие под ударами копий и мечей, претендовали на эти славные добродетели. Притязания мучеников должны были казаться римским властям одновременно и смехотворными, и исключительно оскорбительными, чем-то практически непостижимым. Если бы наместник, приговоривший к смерти христиан Лиона и Вьена, мог ознакомиться с описанием его собственных деяний, составленным для церквей Азии, он бы возмутился ещё сильнее. В послании говорится: «Ничтожное, незаметное и презренное у людей у Бога прославлено» [262]
. Иллюстрацией этого радикального тезиса служит изложенная здесь же история рабыни по имени Бландина. Она бесстрашно перенесла все мучения, которым подвергли её палачи. Её героизм казался исключительным даже на фоне тех, кто пострадал вместе с ней; хозяйка Бландины тоже была приговорена к смерти на арене, но по имени в тексте она не названа. Те же из христиан, кто пал духом и отрёкся от Христа, сравниваются в послании с нерадивыми атлетами: они не сумели «выдержать этого напряженного великого состязания» [263]. Бландина же одолела врага во всех схватках, победила в состязании – и таким образом завоевала венец.Рабыня, «маленькая и слабая, ничтожная» [264]
, могла занять выдающееся положение в Царстве Небесном, пребывать в великолепном Доме Божьем, возвыситься над теми, кто в павшем мире стоял неизмеримо выше её: здесь ярко проявилась непостижимая основа христианской веры. В послании церквям Азии говорится, что мученикам на арене изуродованное тело Бландины казалось преображённым: «Благодаря сестре телесными глазами увидели они Распятого за нас» [265]. Ириней не сомневался, что мученики, такие как Бландина, когда их били плетью, испытывали настоящую боль – так же, как когда-то Христос. Эта убеждённость придавала сил мученикам, шедшим на смерть. Готовность христиан претерпевать страшные мучения, мучителям казавшаяся безумием, основывалась на поразительной вере в то, что рядом с мучениками пребывает их Спаситель. Присутствие Христа было даже более реальным, чем храмы и поля, ради которых жертвовали собой древние герои Рима. Как когда-то Он был распят на кресте, так теперь Он присутствовал на арене. Стремление уподобиться Ему в страданиях придавало смысл непостижимой пустоте смерти.