Доминион. История об одной революционной идее, полностью изменившей западное мировоззрение

Ныне, после разрушения Второго Храма, тьма, казалось, только сгустилась. Осталась ли надежда на свет? На этот вопрос евангелисты давали поразительный ответ: Свет этот уже был явлен. «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его» [248]. Так начинается Евангелие, автором которого традиция считает Иоанна, младшего из двенадцати учеников Христа – и особенно Им любимого. Слово (по-гречески – Logos), которое было у Бога, и было Богом, и через которое мир начал быть, пришло в мир – и мир Его не познал. Как и послания Павла, этот текст является синтезом иудейского Писания и греческой философии – и ярчайшим свидетельством эпохи. Конечно, мысль о тождестве света и истины была не нова: задолго до Иоанна что-то подобное провозгласил Дарий. Но за этими словами следует нечто, не похожее ни на надписи персидских царей, ни на идеи греческих философов, ни на проповеди иудейских пророков. Слово стало плотью. Его учениками были рыбаки и мытари. Вместе они странствовали по пыльным дорогам и спали на холодном полу. А затем, в ночь, когда Иисуса схватили, они оставили Его. Даже Пётр, греясь у огня во дворе неподалёку, трижды отрёкся от Него, прежде чем прокричал петух. Такое предательство, казалось, не заслуживает прощения. Но в самом конце Евангелия предатели были прощены. Иоанн описывает, как Христос явился ученикам, когда они рыбачили на озере, разжёг огонь и предложил приготовить на нём пойманную ими рыбу. Когда они отобедали, Он повернулся к Петру и трижды спросил Его: «Любишь ли ты Меня?» [249]

Три раза Пётр ответил утвердительно. И трижды Иисус поручил ему: «Паси овец Моих» [250].

Так заканчивается Евангелие, в начале которого говорится о Слове, которое было у Бога и было Богом в момент творения: обедом на природе, отдыхом на берегу озера. Надеждой после отчаяния, примирением после предательства, исцелением после травмы.

Эта идея в век потрясений привлекала многих людей, а некоторые, как показало время, были готовы за неё умереть.

IV. Вера

Лион, 177 г.

Для церквей в долине Роны настали трудные времена. Вести об обрушившихся на них несчастьях тенью следовали за Иринеем с тех пор, как он снова отправился в путь. Несколькими годами ранее он прибыл из Малой Азии в город Вьен, расположенный в тридцати километрах к югу от Лиона. Галлы, как и их дальние родственники галаты, уже давно покорились римскому оружию. Вьен основал Юлий Цезарь, Лион же со времён Августа играл роль столицы римской Галлии. Прибыв в долину Роны с берегов Эгейского моря, Ириней чувствовал себя здесь как дома. Лион мог похвастаться культурным разнообразием. В городе имелся храмовый комплекс, посвящённый Августу, не менее впечатляющий, чем любое из святилищ Малой Азии; на улицах можно было встретить офицеров, чиновников и торговцев со всех концов римского мира; был здесь даже алтарь Кибелы. С точки зрения Иринея, важнее всего было то, что в городе существовала христианская община. Всю его жизнь такие общины служили ему главной опорой. В юности его наставлял Поликарп, местный епископ, «надёжнейший свидетель истины» [251]. А тот, по сообщению Иринея, застал самого евангелиста Иоанна: «…он говорил о своих встречах с Иоанном и с теми остальными, кто своими глазами видел Господа, о том, как припоминал он слова их, что он слышал от них о Господе, о чудесах Его и Его учении» [252]. В долину Роны Ириней принёс нечто бесценное для недавно основанных церквей: свидетельство чтимого очевидца о временах апостолов. Церковь города Вьен приняла его с распростёртыми объятиями. Ириней славился учёностью и неподдельной приверженностью Христу. Поэтому, когда среди церквей долины Роны возникли разногласия по ряду вопросов, старосты общин Лиона и Вьена, решив посоветоваться с общиной Рима, послали в столицу именно Иринея. И он вновь отправился в путь.