– Не знаю. Но мне известна сила его взгляда. Вот уже двадцать лет ношу я в душе след от него…
Капитан решительно выбежал вперед и остановился перед Эльвирой:
– Объяснитесь, кабальеро! Если подозрения мои верны, один из нас здесь лишний. Я из тех, кто содомского греха рядом не потерпит, – добавил он гордо.
Эльвира устало сдернула маску:
– Я женщина.
Капитан в ответ чиркнул по полу перьями шляпы:
– Сеньора… Тысячу извинений… Мужской костюм ввел меня в заблуждение. – И, обернувшись к остальным, добавил: – Так как мы поступим?
Всадник указал на Командора:
– Мы могли бы составить трибунал, который рассмотрит дело и вынесет решение. Нас как раз столько, сколько нужно. Настоятель возьмет на себя защиту.
– Почему вы молчите, падре?
Картезианец поднес палец к губам, и архиепископ поспешил пояснить:
– Но он же картезианец и дал обет молчания. Если понадобится, я скажу за него.
– Где наш подсудимый? Не станем же мы разбирать его дело, если он так и будет оставаться в соседней комнате.
– Надо призвать его.
Дон Гонсало, который стоял все это время посреди сцены – плащ спущен с одного плеча, шпага касается пола, – поднял руки, призывая всеобщее внимание.
– Минуту, сеньоры, минуту! Ведь прежде чем мы учредим трибунал, надо решить один важный вопрос. Кто будет его главой?
Архиепископ и судья хором ответили:
– Я! Кто ж еще?
Они взглянули друг на друга, и в этом взгляде крылось извечное соперничество церкви и государства.
– Сеньор архиепископ, я главный судья, и в данном случае моя кандидатура подходит больше.
– Сеньор судья, я архиепископ и, куда бы ни попал, становлюсь первым.
Командор со смешком встал между ними:
– Ну? Я так и знал! Теперь мы затеем нескончаемый спор. А Дон Хуан меж тем своевольничает!
– Нет, я не отступлюсь, – в сердцах заявил судья. – Там, где речь идет о протоколе, суд будет непреклонен.
– А разве могу уступить я? Ведь даже после смерти я останусь архиепископом. Нет, не могу я совершить такой страшный грех.
– Сделаем иначе, – положил конец раздору Командор. – Пускай каждый из вас двоих займет свое место, а я сяду посередине. Я единственный умерший среди вас и покинул сей мир по вине Дон Хуана, что дает мне особые права. К тому же я – статуя, то есть существо безжизненное, но и значительное, я могу занять вот это кресло, не задевая чьей-либо чести… И, наконец, белизна моего мрамора, оказавшись в центре, уравновесит пестроту ваших нарядов, ведь одеяния ваших милостей никак не гармонируют меж собой. Надеюсь, никто не станет спорить с таким предложением. Итак, по причинам эстетическим, физическим и метафизическим я должен сесть именно сюда.
– А я – справа от вас, – решительно заявил архиепископ и сел.
– Ваша пурпурная мантия очень кстати на этом месте, при условии что черная мантия главного судьи окажется у меня по левую руку. Остальные же пусть рассаживаются, как им угодно.
Все в мгновение ока расселись.
– А какое отношение имею к этому трибуналу я? – спросила Эльвира. – Или здесь рассматривают и преступления, совершенные на любовной почве?
– Ты, Эльвира, будешь свидетелем обвинения, – повернулся к ней отец. – А так как людей у нас маловато, станешь выполнять и мелкие поручения суда. Вызываем обвиняемого!
Эльвира бросилась к двери, расположенной справа.
– Дон Хуан! – крикнула она дрогнувшим голосом.
Но появился Лепорелло:
– Мой хозяин просит вас проявить немного терпения. Пока он еще занят с неким гостем, коего долго ожидал, но вот-вот освободится и предстанет пред вами. Ежели желаете, я приведу музыкантов, к тому же сеньоры могут что-нибудь выпить.
– Какая еще музыка, какое выпить! Мы не гости Дон Хуана – мы судьи его.
Лепорелло отвесил поклон:
– В таком случае мой хозяин сию же минуту явится. Он всегда с уважением относился к правосудию.
– Нам все равно, пускай выходит хоть в одной рубашке!
– Нет, Командор. Мой хозяин весьма щепетилен в таких вопросах. Он предстанет так, как должно человеку его положения и звания.
– Как он смеет заставлять суд ждать себя!
– Мой хозяин смеет все, Командор. Вам ли этого не знать!
Лепорелло, снова отвесив поклон, вышел, и Командор, вскочивший было, чтобы сказать ему что-то в ответ, так и остался стоять.
– Господа, мы можем использовать эту небольшую паузу, чтобы договориться меж собой.
– Все и так ясно! – крикнул капитан. – И для вас, и для меня Дон Хуан – человек, запятнавший свою честь, для судьи – преступник, для церкви – грешник.
– А для Самого Знаменитого Совета Севильи – тип, покусившийся на общественный порядок, – добавил задетый Командор.
– Тогда не о чем больше и толковать.
– Но пока он не явится, нам надо о чем-то говорить. Не станем же мы молчать, как статуи.
– Хотя мы уже успели убедиться, что статуи порой болтают без умолку, – неожиданно вставил слово монах-картезианец.
Но как раз в этот момент в зал вошел Дон Хуан. На нем был черный костюм. Лепорелло следовал за ним и нес его плащ и шляпу.
– Сеньоры…
– Сеньоры судьи, следовало бы сказать, – поправил его Командор.