Дон Хуан

– Ни небеса, ни земной мир не отважатся оспаривать мои права! – провозгласил Командор и торжественно отступил на задний план. Он словно ждал продолжения сцены, но, казалось, ход действия приостановился.

Свет на сцене опять изменился. И шесть гостей, не произнося ни слова, деловито стали снимать костюмы и маски и вешать их – платье за платьем, маску за маской – на вбитые в стену гвозди так, что каждая маска оказалась поверх соответствующего одеяния. Трое остались в черном, трое – в красном. Они расселись на судейские кресла, по обе стороны от пустого председательского места.

Лепорелло опустился на колени рядом с хозяином и склонился над ним. Командор перевел взгляд с покойного на прочих участников сцены и, увидев, что они вновь расселись, воскликнул:

– Вот так да! Но о таких штуках надо предупреждать заранее! Тут я попал впросак! Я-то принял вас за всамделишных гостей… Да вы никак бесы? Сразу видно.

– Если желаешь опять быть главным, садись вон туда, – сказал один из тех, что были в черном.

– Нам все равно, и коли тебе хочется…

– Я сяду, но при одном условии: мы станем судить Дон Хуана за то, что он убил меня.

– Сначала любопытно было бы прояснить кое-что другое. Потом, ежели желаешь, мы устроим суд над ним.

– Что вы задумали?

– Не тебе об этом спрашивать.

– По-моему, так ваша затея не имеет смысла. Нет никаких сомнений: Дон Хуан погубил свою душу. Любой суд над ним теперь – лицемерие.

– Но был он свободен или не был? Это нам предстоит установить.

– Он был свободен! – закричали черные.

– Он не был свободен! – закричали красные.

Лепорелло приблизился к столу и оперся на него обеими руками. Он с насмешкой смотрел на судей:

– А почему бы вам не спросить его самого? В конце концов, ему есть что сказать на сей счет.

– Спросить-то можно, но этого мало. Надо изучить вопрос с предельной тщательностью. Если он и считал себя свободным, не факт, что так оно и было на самом деле. К тому же в финале он возжелал раскаяться, но не сумел. Отчего бы это? Нет ли тут нашей вины? Нет и нет, мы держались в стороне. Если Другой отказал ему в милости…

– Не пойму, о чем вы тут толкуете, галиматья какая-то, – вмешался в разговор дон Гонсало. – Но если можно пробудить Дон Хуана, то сделайте это. По чести говоря, я должен сообщить ему кое-что еще.

Лепорелло неспешным шагом приблизился к тому месту, где лежал Дон Хуан:

– Поднимайтесь, хозяин.

– Так ты продолжаешь величать его хозяином, – спросил, корчась от смеха, Командор. – По мне, так и ты – один из этих.

Лепорелло встал, уперев руки в боки:

– Я зову его так, как звал всегда, как буду звать во веки веков. Дон Хуан, вставайте! Давайте-ка я подсоблю вам!

Он помог Дон Хуану приподняться. Тот провел ладонью по глазам, огляделся, увидал новый состав суда и указал в ту сторону пальцем:

– Что это? Еще один суд?

– Видимо, так, хозяин.

– Скажи им, чтобы убирались вон. Я уже знаю дорогу в ад и душу сумею погубить без посторонней помощи.

Один из красных поднялся:

– Дело вот в чем: если будет доказано, что судьба твоя явилась исполнением предначертания Всевышнего, мы закроем перед тобой наши врата, и пусть с тобой разбираются небеса.

Дон Хуан уже успел подняться на ноги. Кинжал продолжал торчать у него в груди. Он выдернул его, равнодушно оглядел и передал Лепорелло:

– Держи. Сохрани на память. Что касается вас, – он обращался к бесам, стоя к ним вполоборота, всем видом своим выражая пренебрежение, – в вашем суде я не нуждаюсь. Дон Хуан во мне умер, и я останусь им навеки. Где найду я приют? Как знать! Да и какая разница! Ад – это я сам.

Один из красных продолжал настаивать:

– И все же мы должны провести дознание. Ты был – как бы получше выразиться – чем-то вроде подопытного кролика, а опыт наш имел трансцендентальное значение. И спор между ними и нами может быть разрешен, только когда станет ясен результат эксперимента.

– А я могу отказаться? – спросил его Дон Хуан.

– Мы такого варианта не предполагали, но, думается, можешь.

– Тогда я против.

В разговор вмешался Лепорелло:

– Разве это что-нибудь доказывает?

Красный плюхнулся на свое кресло:

– Доказало бы, что он свободен дьявольски.

– Я не только отказываюсь, но и отвергаю мысль, будто могу попасть в вашу преисподнюю. Разве вам неведомо, что мы, Тенорио, располагаем собственным, приватным адом? Господь пожаловал нам эту привилегию, подивившись нашему высокомерию и нашей гордыне: «Таких людей, как эти, надо держать отдельно, а то преисподняя у меня взбунтуется!»

– Несправедливая привилегия! – взвизгнул Командор. – Род Ульоа древнее вашего! Имей я собственный ад, я счел бы это куда большей честью, чем место в статуе.

Дон Хуан взял из рук Лепорелло шляпу и плащ:

– Мои предки вот-вот призовут меня к себе. А чтобы предстать перед ними достойным образом, никак не обойтись без шпаги и шляпы с перьями. Тенорио ревностно следят за соблюдением приличий. Они скорее простят смертный грех, чем прегрешение против этикета.