Донбасс. Искалеченные судьбы

Из огня да в полымя попали мы тогда. В Комсе располагалась Первая Славянская бригада, прикрывавшая границу с Россией на мариупольском направлении.  И снова вся служба свелась к контролю над  движением на въезде в город. Суточные прозябания на блокпостах, строительство укрепленных сооружений, просто тупое брожение по городу с автоматом и умным и устрашающим видом. Официально это называлось «держим позиции». Неофициально, между собой, называли «охрана кукурузы».

Конечно, были и те, кого это вполне устраивало. Кто в самые первые же дни выяснил, где находятся ближайшие магазины и что там можно купить и по какой цене. Но большинство из нас рвалось на передовую. Туда, где реально шли бои, и где можно было проявить и проверить себя. Вместо этого мы занимались наведением порядка в тылу. Стреляли только на полигоне, куда выезжали один-два раза в месяц. На этом вся наша война заканчивалась. Конечно, не всех это устраивало. Поэтому текучка из подразделений была колоссальная. Уходили целыми группами.

Так, помню, однажды пришел к нам отряд  парней из Харькова. Человек семь их было. Со своим оружием, снаряжением и питанием.  Пришли с просьбой сохранить их как отдельный сформировавшийся взвод. Но были рассредоточены по уже имеющимся. Неделю пытались они договориться с нашим командованием о сохранении себе отдельного статуса, но получив конкретный отказ, снялись с места и также неожиданно, как появились, исчезли.  И такой разброд-шатание был везде.

Текучку в две тысячи четырнадцатом году успешно перекрывали новыми отрядами добровольцев, приезжавших с Ростова. Уже тогда в моей голове возникали многие вопросы и сомнения в правильности выбранного решения. Но, делая поправку на военное положение, рассчитывал, что все в будущем изменится к лучшему.  Вообще в наших рядах царили хаос и анархия. К концу года многие не понимали, что они тут вообще забыли. Все ехали на войну, слушали рассказы бывалых ополченцев, полагали, что везде реально идут активные боевые действия. Толпы беженцев, встречавшихся на границе с Россией, подтверждали наши догадки. Когда же мы целыми месяцами сидели в тылу, не зная, чем себя занять, то стали задавать неудобные вопросы. Ответом нам сначала было просто молчание, а потом самых ярых интересующихся либо отправляли на передовую, либо сажали на яму. Вообще, как мне потом самому предстояло неоднократно убедиться, сажание на яму было любимым способом решать все проблемные вопросы между командирами и солдатами.

Зато по телевизору шли новости одна страшнее другой. Гремели бои, у всех на слуху были имена Гиви и Моторолы, Дрёмова и Мозгового. Были и другие командиры и подразделения, которые сражались на передовой. К ним и уходила большая часть добровольцев. Видя такую ситуацию, командиры тыловых частей всячески препятствовали текучке. Устраивая «охоту на ведьм», так называли операции по поиску и обезвреживанию  украинских диверсантов. На самом же деле по поиску мародеров, наркоторговцев и прочего криминального контингента. Лекарство для всех было одно: яма, работа по строительству оборонительных сооружений, рытье окопов.  Особо зарвавшихся могли втихаря пусть и в расход. Под эту гребенку, безусловно, попадало и  много гражданского, обычного, населения. Война все спишет, говорили нам тогда.  Она и списала, к началу две тысячи пятнадцатого года отношение к ополченцам резко ухудшилось.

Наступил ноябрь две тысячи четырнадцатого года. Мы все так же несли свою службу по охране кукурузы. Сутками, не просыхая от алкоголя.  Думать старались только о приятном. Сходили с ума, каждый как мог, от какой-то навалившейся депрессии.  Пишу сейчас об этом не с целью пожаловаться, как нам было тяжело, а для того, чтобы все имели представление о том, какая моральная подавленность была у ополченцев. Очень трудно было не сломаться.

Глава IX

Раннее утро ноября две тысячи четырнадцатого года. После построения на площадке возле военкомата, служившей нам плацем, произведен развод по нарядам. Я и еще трое бойцов из подразделения были назначены на пост, находящийся на терриконе. С него очень хорошо просматривалась дорога, ведущая в город. Недолгие сборы, и вот мы уже на точке.  Террикон – это такая гора отработанной руды и шлака, выброшенной из шахты при добыче угля. Высотой она пару десятков метров. Забраться на нее по отвалам весьма проблематично. Шахтеры, привыкшие с детства по ним лазить, делали это без особых напрягов. А я – дитя казахских степей. Поэтому мне взбираться на террикон первое время было очень сложно.  Земля из-под ног постоянно осыпалась, прочной основы не было никакой. Пока залезешь наверх, можешь несколько раз скатиться вниз кубарем. Что я регулярно и делал под дружный хохот сослуживцев.