Донецко-Криворожская республика. Расстрелянная мечта

29 марта толпа верующих взяла Покровский монастырь в осаду. Как обычно, крайними сделали евреев, не имевших отношения к распоряжению Васильченко. Как писала газета «Возрождение», «не обошлось без эксцессов: толпой был избит неизвестный, в речах коего были усмотрены выпады против церкви». А чуть позже «толпой были избиты двое неизвестных, случайно проходивших мимо монастыря». На следующий день по поводу этих избиений харьковский «Бунд» сделал заявление в областном совете: «В связи с декретом т. Васильченко о выселении монахов из Покровского монастыря ведется антисемитская пропаганда. Двух евреев избили. Нужно принять меры к разъяснению декрета»[610].

В связи с этими эксцессами в два часа дня к монастырю прибыл отряд матросов во главе с неким Симушкиным. Вот как трогательно описывала общение матроса с верующими пресса: «Отряд был встречен толпой враждебно. Женщины, среди которых было много интеллигентных дам, начали упрекать Симушкина и рвать его платье. Симушкин заявил, что отряд будет защищать население от эксцессов черни и относится с уважением к религиозным чувствам народа. Толпа успокоилась».

Вскоре к монастырю прибыл руководитель боевого отряда милиции Харькова Санович, который с митрополичьего балкона заявил: «Даю вам слово, что реквизиция будет отменена: ни одна чаша не будет вынесена, ни одна лошадь не будет уведена». Настроение толпы по отношению к большевикам сразу переменилось: «Толпа устроила отряду овации. Женщины плакали, падали на колени и целовали матросам руки. Какой — то седовласый священник поклонился матросам в пояс»[611]

.

31 марта наместник Покровского монастыря архимандрит Рафаил лично поблагодарил Сановича и Симушкина за «защиту монастыря и успокоение взволнованной толпы». Санович заверил, что «всегда будет защищать народные святыни от всяких поползновений черни»[612]. Собственно, на этом история с самой громкой попыткой реквизиции церковного имущества в Донецкой республике завершилась. Покровский монастырь был оставлен в покое.

Не выступали большевики ДКР и против религиозных праздников. Официально республика их не отмечала, но и не препятствовала обрядам и праздникам верующих. Зато активно обсуждались вопросы о новых светских праздниках. Например, на заседании областного исполкома Советов 18 февраля было предложено объявить всеобщим праздником следующий день — годовщину освобождения крестьян от крепостного права. Однако члены исполкома «ввиду исключительности момента и необходимости для страны фабрикатов производства, высказались против этого праздника»[613].

Единственным праздником, который успели отметить в Донецкой республике, была годовщина Февральской революции — тогда ее даже большевики не называли буржуазной, считая очень даже социалистической и называя «важной вехой в истории России». Вторник 12 марта был объявлен выходным днем, даже несмотря на то, что стране необходимы были «фабрикаты производства», а исполком Харьковского совета строго — настрого велел всем предприятиям и учреждениям: «Занятия и работы производиться не должны». Вместо этого различные партии решили проявить солидарность и устроить сразу четыре объединенных митинга в одном только Харькове — в Коммерческом клубе, в театре «Муссури», в Рабочем доме и в Народном доме. Такое единение харьковских большевиков, меньшевиков, анархистов и эсеров не демонстрировалось ни до, ни после этого праздника[614].

ЭТО СЛАДКОЕ СЛОВО — ЦЕНЗУРА

В иных вопросах расхождений было куда больше. Партийная пресса Харькова того периода вовсю поливала грязью представителей конкурирующих партий, почему и представляет сейчас собой ценнейший и довольно — таки объективный источник для изучения истории края — сравнив описание одного и того же события, представленное в различных газетах, можно более или менее правдоподобно восстановить картину происходившего. Для ситуации в России начала 1918 года в прессе Донецкой республики царили относительная свобода слова и плюрализм.