Донор

- Я хочу знать, кому нужна моя смерть, черт возьми, даже если убить человека так же просто и безопасно, как спустить воду в туалете собственной квартиры. Кто платит гонорар стрелку за неумелую работу и кто присвоил себе право решать: жить мне и наслаждаться бегом по утреннему парку, или, ткнувшись носом в усеянный красно-желтыми листьями асфальт, лежать, коченея, в загустевшей на холоде луже крови.

Однажды вечером в подъезде собственного дома он столкнулся с тремя бродяжками, пьяными и плохо пахнувшими. Они поджидали его на лестничной клетке, стоя перед дверью лифта. БД успел заметить сквозь металлическую сетку пустые бутылки водки на подоконнике, пластмассовые коробки от плавленных сырков "Dzintars" и несколько бутылок местного пива "Aldaris".

- Что вам угодно, мальчики? - спросил он, приготовившись к отражению атаки. Ему было не страшно, хотя в руке одного тускло и мягко, как посуда из свинца, которой он с гостями Компании недавно восхищался в подвалах Рундальского замка - скромного творения раннего Растрелли, - поблескивал большой кухонный нож с волнистыми зазубринами вдоль лезвия.

"Если нож хорош, ручка должна крепится к лезвию с помощью трех заклепок," - вспомнил он, но ручка была зажата в потной чужой ладони...

- П-покажите ручку ножа, мальчики,- бесстрашно обратился к ним БД, выходя из лифта, и заметил, что поверг их в уныние, которое сменилось ужасом и смятением... Они в страхе пялились на него, пятясь и невнятно матерясь. Их остановила стена, по которой они начали медленно сползать, вытирая ее спинами и прикрывая ладонями глаза, пока не присели на корточки

- Что с-случилось, джентльмены? - удивленно спросил он. - Что-то не т-так? П-похоже, я вас с-сильно напугал...

Джентльмены застенчиво встали, распрямляя затекшие колени, и, не глядя на БД, гуськом стали спускаться по лестнице...

- Эй! - крикнул он вслед.- Захотите побеседовать, приходите... но без поножовщины! - и услышал в ответ затихающий топот ног.

Глава 7. Учитель: рижские визиты

На Учителя обрушился звездопад наград и почестей. Его пригласил стареющий президент самой свободной страны и, неловко потыркавшись, прикрепил к необъятной груди, где уже было тесно от наград, самый почетный орден. Через некоторое время новый президент, молодой, и спортивный, и строгий, быстро и ловко пристегнул на Учителев кафтан от дорогого портного еще более почетный орден. И к Учителю пришла слава, и стала состоянием его души, и его имя стало цениться дороже его работы...

Ящик надрывался, показывая в новостных программах и в перерывах Учителя: в Кремле, в операционной, на юбилейном торжестве, во время многочисленных интервью, где он по привычке бубнил банальности, стараясь избегать матершины. БД понял, глядя в бесцветные Учителевы глаза, которые тот старательно прятал от камер, что дорога в светлое будущее оказалась кольцевой, и, уверенный в том, что навсегда похоронил хирургическое прошлое, послал Великому короткую записку с поздравлениями и приглашением посетить Ригу вместе с орденом - только что врученным Пресвятым Апостолом Андреем Первозванным. Так БД приступил к реализации очередного проекта, в котором главная роль отводилась Учителю, давно и нежно любившему Ригу. Последний раз он отдыхал здесь вместе с женой, строгим анестезиологом, с неожиданно короткой стрижкой, энергичной, громкоголосой, всегда хорошо одетой. Она продолжала относиться к Великому покровительственно-нежно, покрикивая и называя по фамилии, как в молодости, когда оба были нищими студентами. Надежда так привыкла к Учителеву незлобливому мату, что, перестань он однажды, она бы сильно забеспокоилась и стала бы таскать его по врачам.

Они остановились в известном всей стране, подбившей в то лето южно-корейский пассажирский самолет, Юрмальском санатории для больших начальников, а я с Даррел и мальчиками жили поблизости, на Осиной даче. Той весной меня наградили орденом Трудового Красного Знамени. "...За вклад в развитие советской хирургической науки..." - было написано на листе веленевой бумаги с водяными знаками, приглашавшей пожаловать в Кремль. Мне этот орден был по барабану, а Ося задумчиво разглядывал синюю муаровую ленту и тяжелый темно-серебряный круг с вишневым знаменем.

- Не может быть! - удивленно бормотал он, взвешивая орден в руке. Его Знак Почета по сравнению с моим орденом гляделся спортивным значком...

В то августовской утро я сидел в номере Великого, любуясь с балкона юрмальским пляжем: ярко-желтыми песчаными дюнами с редкими соснами и неподвижной синей водой, отороченной кромкой зеленых водорослей, и краем уха слушал привычное Учителево матерное бормотанье.

- Творог и сметана здесь простозаебись! - излагал он, натягивая штаны пугающей ширины.

- Ты, Шереметьев, и ел-то этот творог всего раз, с похмелья... Не думаю, что помнишь его вкус, - заметила Надежда.

Но Учитель гнул свое:

- На завтрак лососина и икра... Правда все красноеебенамать, но вкусно, а водкахуеваяздесь, - и задернул молнию на штанах - такую длинную, что, казалось, рука с держалкой никогда не остановится.