Донские казаки в борьбе с большевиками

После обеда я вновь сидел в штабе полка и вместе с командиром вырабатывал план похода. С целью определения местонахождения паромов на Днепре, их прочности, грузоподъемности, а также выяснения мест наибольшего скопления большевиков, мы наметили выслать два офицерских разъезда, а вместе с тем обсуждали вопрос прикрытия от возможного нападения на нас со стороны г. Александровска. Наша работа неожиданно была прервана каким-то гулом, постепенно возраставшим. Мы прервали наше занятие и прислушались, вопросительно смотря один на другого. Через несколько минут среди неясного шума, можно было отчетливо уже разобрать и отдельные голоса.

К штабному вагону приближалась большая толпа казаков. Слышались крики: «Походом не пойдем, не желаем воевать» и т. п. Без слов мы поняли, что наше дело проиграно. Дежурный по полку есаул С. (он же и. об. помощника командира полка), отворив дверь теплушки, громко и уверенно крикнул: «Чего галдите?» На момент воцарилась гробовая тишина, вскоре нарушенная сначала одним голосом, а затем и другими.

«Мы делегаты, полк требует сейчас отправления, не желаем ждать других эшелонов и с ними идти походом, довольно мы воевали, оружие нам не нужно, мы его сдадим, лишь бы скорее нас пропустили домой, идите сами походом с «чужими» офицерами, которых понабирали в эшелоны», – кричала толпа.

«Ну и черт с вами, – пробасил есаул С., – езжайте как хотите, уговаривать и просить вас никто не будет, а придете домой без оружия – увидите, как вас в станицах встретят и как бабы смеяться будут».

«Не бойсь, не будут, – орали одни, – да и шашки мы себе оставим, не отдадим», – поддерживали другие, – а идти походом не желаем».

Дальше шла перебранка в том же духе, пока есаул не прекратил ее закричав: «Ну довольно, наговорились, теперь расходись по эшелонам, будем собираться ехать». Толпа стала редеть и вскоре совсем рассеялась.

Закрыв двери, есаул поделился с нами своими впечатлениями. По его словам, главными зачинщиками явились казаки пулеметной команды (у команды долгое время не было начальника) во главе с большевиком-урядником, кажется Чекуновым, к ним присоединились преимущественно казаки 2-й сотни, командир которой заболев, остался где-то в Киеве. Среди толпы были люди и остальных сотен, но в меньшем количестве. Во всяком случае, по его мнению, при создавшемся положении, мысль о походе необходимо оставить. Стало ужасно грустно.

Этот бунт, думал я, не что иное, как результат систематической большевистской обработки казаков в пути. Разве могли они сохраниться и не поддаться той же заразе, какой уже заболел весь русский народ.

Ленин отлично учитывал, что открытой силой им не справиться сейчас с казаками и потому все усилия были направлены на моральное разложение казачества. Распрощавшись, я поплелся к себе в теплушку, провожаемый злобными взглядами встреченных мною казаков, а подчас и недвусмысленными выкриками по моему адресу.

Мои спутники уже были в курсе происшедшего, а С. Щеглов, кроме того, сообщил и некоторые интересные данные. Толкаясь среди казаков и подружившись со многими из них, он оказался хорошо осведомленным о причинах вызвавших отказ идти походом. Он утверждал, что на казаков крайне удручающе подействовало известие о неудачной попытке три дня тому назад предшествующего казачьего эшелона силой пробиться через город Александровск. К казакам присоединился и неказачий эшелон, состоявший наполовину из офицеров. Приспособив один из эшелонов в импровизированный бронированный поезд и вооружив пулеметами, они двинули поезда один за другим. Встреченный около моста на Днепре сильной артиллерийской стрельбой, первый поезд неожиданно остановился, на него налетел второй. Под сильным огнем большевистских орудий произошло крушение и в результате паника. Бежали и спасались куда попало. Часть добралась до ст. Апостолово и, очевидно, под впечатлением пережитого, рассказала казакам и как полагается сильно преувеличив силы и вооружение Красной гвардии, особенно в отношении артиллерии. Эти рассказы сыграли большую роль, и в казачьем воображении красные стали рисоваться несметными полчищами с огромным количеством артиллерии (у казаков орудий не было).

Кроме того, не мало помогла и пропаганда о «несопротивлении трудовому народу» и «сдаче оружия». В конечном итоге, первыми взбунтовались пулеметчики, их поддержали остальные, требуя немедленной отправки эшелона.

Быть может, все так и было, как говорил С. Щеглов, и что именно неуспешная попытка подорвала дух казаков, но едва ли подобное явление имело место, если бы яд большевистской пропаганды не проник в казачью душу.

Что касается нашего положения, то оно стало довольно щекотливым.

Забравшись на нары, в угол теплушки, мы впервые за все время тихо шептались, обсуждая обстановку и вырабатывая план дальнейших действий. После случившегося мы не решались продолжать путь в этом эшелоне, опасаясь при обыске в Александровске быть обнаруженными или просто выданными большевикам кем-нибудь из казаков.