Донские казаки в борьбе с большевиками

Все стояли за то, чтобы доехать до Никополя, там сойти, переправиться через Днепр, затем, обойдя пешком Александровск, выйти восточнее его на железную дорогу и далее опять продолжать путешествие поездом.

Начинало темнеть, когда двинулся наш эшелон. В удрученном состоянии, нехотя, собирали мы свои мешки, готовясь скоро покинуть теплые, насиженные места и славных, гостеприимных наших хозяев.

В свою очередь, они упорно молчали, будучи отчасти озабочены вопросом: где и как лучше запрятать винтовки, в виду предстоящего обыска.

Наконец, один из них не выдержал и спросил, почему мы собираем вещи?

Долго и настойчиво пришлось объяснять этим добрым старикам, что ехать нам в этом эшелоне в Александровск опасно.

«Мы знаем, – сказал я. – Вы нас большевикам не выдадите, но у нас нет уверенности, что это не сделает кто-либо из казаков, в особенности пулеметной команды. Мы с удовольствием бы ехали и дальше с вами, но боимся, что оставшись, легко попадемся в лапы красногвардейцев, и они, конечно, с нами не станут церемониться».

И сколько сочувствия, сколько искреннего беспокойства за нашу судьбу выразили нам эти простые люди. Вскоре все было готово. Сердечно поблагодарили казаков за их заботу, ласку и гостеприимство и взаимно искренно желали благополучно доехать до места назначения.

Сверху на бекешу я натянул купленный у одного казака старый, весь в заплатах брезентовый плащ, доходивший мне до пола. Придав моей шапке вид папахи, я в новом одеянии походил больше на казака, чем на буржуя, как раньше.

Предполагая, что Никополь в руках большевиков, мы, из-за предосторожности, не доезжая станции, как только поезд замедлил движение, начали на ходу выпрыгивать из вагона, напутствуемые соболезнованием, сочувствием и оханьем наших радушных хозяев.

Было около десяти часов вечера, когда мы, стоя у полотна железной дороги, в полуверсте от станции, с тоскою молча наблюдали, как медленно удалялся наш поезд, пока его не скрыла ночная мгла. Сделалось жутко и мучительно грустно. Резкий, порывистый, холодный ветер, взметавший сухую пыль и пронизывавший насквозь, еще более усиливал тоскливость настроения. Мои спутники приуныли и, видимо, пали духом. Отчаяние одолевало нами. Перед нами, казалось, было два выхода: незаметно пробраться на станцию и там ожидать прихода поезда или эшелона, и с ними ехать дальше, или же – отправиться в город, переночевать там, а затем пешком или на подводе обойдя Александровск, выйти на железную дорогу. Поездка в Александровск нас никак не привлекала. Ходили слухи, что там хозяйничает военно-революционный комитет, едущие подвергаются тщательному осмотру, а подозрительные арестовываются. Обычно обыскиваемых раздевают догола, мужчин и женщин. Золото, деньги и особенно николаевские кредитки конфискуются. Платье, обувь, даже туалетные принадлежности отбираются по произволу, смотря, что понравится. Красногвардейцы тут же откровенно примеряют шубы, обувь, шапки, что не подходит – отдают, что приходится впору – забирают. В общем, несчастных пассажиров обирают с откровенным цинизмом и совершенно безнаказанно. О протесте нельзя и думать, а для ареста достаточно малейшего подозрения. В силу этих соображений первое предположение отпадало. Второе решение – остановка в городе, в известной мере также было сопряжено с опасностью, при условии, что Никополь в руках красных. В конце концов, мы остановились на том, чтобы ночь провести на станции и за это время разузнать о местонахождении ближайшего парома, выяснить название деревень в восточном направлении и рано утром, на рассвете, отправиться в путь пешком. С целью избежать возможных сюрпризов на разведку станции пошли С. Щеглов и прапорщик, как самые молодые. Остальные, усевшись у дороги и кутаясь от холода, с нетерпением ожидали их возвращения. Время тянулось ужасно долго. Уже в душу закрадывалось сомнение, а воображение рисовало мрачные картины, как вдруг шум приближающихся шагов вывел нас из этого состояния, заставив насторожиться. Оказались наши. Они обошли станцию, проникли внутрь, публики ни души, здание не отапливается и не освещается за исключением телеграфной комнаты. Переговорили со сторожем-стариком, но он на вопрос – когда будет поезд, махнул только рукой, сказав: «Когда будет, тогда будет». На замечание – отчего же нет публики, старик сердито ответил: «А кто же тут в холоде ждать будет, все идут в харчевню и там сидят, а не здесь».

Однако главное: кто же в городе – большевики или нет, осталось невыясненным.

Обсудив положение, пришли к выводу, что ночевкой на станции мы можем лишь обратить на себя внимание и вызвать подозрение. Идти в харчевню тоже казалось опасным. Следовательно, приходилось ночь провести в городе, заночевав на постоялом дворе или гостинице. В последнем случае я, если бы оказалось нужным, мог предъявить свой документ «уполномоченного по покупке керосина», а остальные сошли бы за солдат, командированных со мною для сопровождения грузов. Порешив на этом, двинулись в город, ориентируясь на его тусклые, малозаметные огни.