Донжуанский список Пушкина

При всем преклонении поэта перед Е.А.Карамзиной можно одно уверенно сказать, что для Пушкина она была кем угодно, но не божеством.

В 1824 году появляется еще одно лирическое произведение – «Фонтану Бахчисарайского дворца», в котором есть строки, раскрывающие представление Пушкина о женщине:

Иль только сон воображеньяВ пустынной мгле нарисовалСвои минутные виденья,Души неясный идеал?

Оказывается, не конкретная женщина вызывала у поэта чувство «утаенной любви». Таинственный образ, сокрытый шифром NN, может быть этим «души неясным идеалом».

А.Лукьянов высказал интересную мысль о том, что пушкинский «идеал был недоступен для физической близости и был наделен всеми достоинствами и добродетелями, которые воспевались великими поэтами. Пушкинскому “идеалу женщины” присущи ум, преданность, понятия о чести, скромность, верность, красота внешняя и духовная… Но это был только идеал. Сам Пушкин влюблялся в таких женщин, восхищался ими, страдал от неразделенной любви, но постоянно бежал от них и вновь погружался в стихию сексуальных удовольствий»¹⁵.

Не удивительно, что в центре внимания юного Пушкина оказалась в силу своей недосягаемости и прекрасного облика не только императрица, но и будущая императрица великая княгиня Александра Федоровна, жена великого князя Николая Павловича.

Наряду с уже цитированными нами у Пушкина рождается ряд новых текстов, в которых поэт «благоговеет» уже не просто перед «святыней», но – перед «святыней красоты», перед «гением чистой красоты». Свой образ Красоты Пушкин сформулировал в «Евгении Онегине» в 52-й строфе седьмой главы:

У ночи много звезд прелестных,Красавиц много на Москве.Но ярче всех подруг небесныхЛуна в воздушной синеве.Но та, которую не смеюТревожить лирою моею,Как величавая луна,Средь жен и дев блестит одна.

С какою гордостью небеснойЗемли касается она!Как негой грудь ее полна!Как томен взор ее чудесный!..Но полно, полно; перестань:Ты заплатил безумству дань.

Обратим внимание на сходство поэтического образа с тем словесным портретом Александры Федоровны, который оставили ее современницы. Шуазель-Гуфье была поражена красотой и изяществом ее стана: «Окруженная придворными дамами, она была выше их головой, точно Калипсо посреди нимф»¹⁶.

Д.Ф.Фикельмон также восторженно отзывается об Александре Федоровне: «В обществе много красивых женщин, но одна, которая бесспорно превосходит всех остальных грацией и красотой, – Императрица! Перед ней блекнет даже самая большая красавица; никто из нас не может сравниться с ней в танцах, не умеет ступать так грациозно, как она, и при всем этом она в той же степени Владычица красоты, как Императрица, и Царица»¹⁷.

Строки из «Евгения Онегина» перекликаются со стихотворением «Красавица», в первую часть которого вошла почти вся 52-я строфа седьмой главы «Евгения Онегина» – «У ночи много звезд прелестных»:

Всё в ней гармония, всё диво,Всё выше мира и страстей;Она покоится стыдливоВ красе торжественной своей;Она кругом себя взирает:Ей нет соперниц, нет подруг;Красавиц наших бледный кругВ ее сиянье исчезает.Куда бы ты ни поспешал,

Хоть на любовное свиданье,Какое б в сердце ни питалТы сокровенное мечтанье, –Но, встретясь с ней, смущенный, тыВдруг остановишься невольно,Благоговея богомольноПеред святыней красоты.

Было много удивительно красивых женщин в эпоху правления Николая I, но императрица Александра Федоровна, по свидетельству современников, говоря поэтическим языком Пушкина, среди них была «величавой луной», которой «нет соперниц, нет подруг; красавиц наших бледных круг в ее сиянье исчезает».

Надо сказать, что ранее пушкинистами предпринимались попытки считать героиней «Красавицы» жену императора Николая I на том основании, что в рукописи поэта было посвящение «Г», что расшифровывали как – «Государыне». Так Пушкин называл Александру Федоровну в своих дневниках. Например, 18 декабря 1835 года поэт записал: «Государыня очень похорошела»¹⁸.

П.В.Нащокин рассказывал П.И.Бартеневу: «Императрица удивительно как нравилась Пушкину; он благоговел перед нею, даже имел к ней какое-то чувственное влечение»¹⁹.