Дополнение к «Упразднению работы»

Это будет продолжаться до тех пор, пока не изменится их нынешний образ жизни. Стоимость труда и продолжительность времени, необходимого для работы, кажутся им не более чем расходом энергии и последовательностью одного вида деятельности за другим. <…> Рабочее время для них тоже ничего не стоит. Они могут сидеть и общаться с друзьями целый день или работать, не желая заканчивать это, чтобы сэкономить время на другие дела. Только когда сезон быстро заканчивается, в них пробуждается ажиотаж работы.87

Это было написано, по-видимому, в 1966 году или ранее кем-то, чьей религией являлись католицизм и модернизация. Лопес был свободен от влияния контркультуры, калахарско-гарвардских антропологов,88 французских интеллектуалов и всех остальных, ненавидимых Мюрреем Букчином и Ноамом Хомским. Он видел первобытное изобилие там, где он предпочёл бы увидеть прогресс. Это делает более правдоподобным предположение, что он действительно видел это.

Существует несколько способов сократить рабочее время. Один из них – досрочный выход на пенсию. В утопии Эдварда Беллами «Будущий век» (1887) работа начинается в 21 год, а возраст выхода на пенсию – 45 лет.89

Другой способ сокращения рабочего времени – отложить начало серьёзной работы. Среди сан молодые люди не должны регулярно обеспечивать себя пищей до тех пор, пока они не вступят в брак, что обычно происходит в возрасте от 15 до 20 лет для девочек и примерно на 5 лет позже для мальчиков, «так что нередко можно встретить здоровых, активных тинэйджеров, которые ходят в гости то на одну стоянку, то на другую, а старшие родственники снабжают их пищей [цитата опущена]».90 Точно так же в «Современной утопии» Герберта Уэллса (1905 г.) «учение и воспитание в Утопии продолжаются до двадцатилетнего возраста, затем год посвящается путешествиям, а многие остаются студентами до двадцати четырёх, двадцати пяти лет».

91 Звучит знакомо. Я учился на юридическом факультете. Я обнаружил много интересных параллелей между историями в литературных утопиях и историями в современной этнографии. Может быть, когда-нибудь я смогу вернуться к этому.

Для охотников-собирателей была рассчитана сводная таблица соотношений физической энергии. Это относится к суточным расходам энергии (как рабочей, так и нерабочей). Для охотников-собирателей это 1,78 для мужчин, 1,72 для женщин; для садоводов – 1,87 / 1,79; для земледельцев – 2.28 / 2.31.92

Такая статистика ничего не говорит о характере проделанной работы. Судя по всему, охота, собирательство и даже садоводство являются более увлекательными занятиями, чем земледелие. Статистические данные не очень сопоставимы со статистикой работы в индустриализирующемся обществе, где работа долгая и тяжёлая, и со статистикой работы в развитом индустриальном обществе, где работа также долгая и тяжёлая, но её большая часть не связана с большой физической нагрузкой. Тем не менее, эти расчёты добавляют больше ко всем другим свидетельствам того, что охотники-собиратели работают меньше, чем кто-либо другой, и что чем сложнее общество, тем дольше работают его работники.

Гораздо более короткий рабочий день первобытных людей только начинает указывать на отношение примитивных обществ к аргументу против работы. Как я часто говорил, работа там, как правило, более разнообразна и интересна, чем современная работа, до такой степени, что часто невозможно провести чёткую грань между работой и игрой. Их языки могут не распознавать эти различия, как в случае с йир-йоронт в Австралии.93 «Условия труда» лучше для охотников и собирателей, потому что большая часть их работы выполняется на улице, а не на конвейере или в офисных кабинках, они не стоят весь день в банках и супермаркетах, не сидят за рулём грузовиков или такси, и целый день не гуляют по ресторанам. Им не нужно ездить на работу: для них ходить на работу значит то же самое, что быть на работе. Это то же самое, что идти по живописному маршруту. Каждый маршрут живописен. Когда они двигаются, они учатся. Работа может быть индивидуальной или совместной, но она никогда не подчиняется иерархии.