Комендант улыбнулся серьёзно глядящим на него малышам и пошёл дальше. А Чолли зашагал к их бараку.
– Дядя ха’оший? – с сомнением в голосе спросил по-русски Мишка.
– Да, – убеждённо ответил Чолли. – Этот хороший.
Кто-то придержал ему дверь, пока он входил.
– Спасибо, – сказал по-русски Чолли.
И по-русски же, тщательно выговаривая ещё явно непривычное слово, ему ответили:
– По-жа-лу-йс-та.
В тамбуре Чолли опустил детей на пол: дым-то поверху, чего им его нюхать.
– Привет, – окликнул его Тим. – Уезжаешь, слышал?
– Привет, – кивнул Чолли. – Завтра, после завтрака.
Они говорили, перемешивая русские и английские слова. Как и большинство вокруг.
– До Рубежина?
– Нет, я же в Ополье. Туда через Городню. До самой границы на автобусе обещали.
– Удачно.
– Н-ну! Как твои?
– Завтра врач придёт, посмотрит, – Тим усмехнулся. – Прыгают, лежать не хотят.
– Значит, здоровы, – авторитетно сказал Чолли.
– Совсем у мужиков ума нет! – вдруг обрушилась на них какая-то женщина. Лицо её показалось Чолли знакомым, но имени он вспомнить не смог. – Что ж ты их на сквозняке, да ещё в дыму держишь?! Вот доверь мужику дитё, а ему лишь бы язык почесать!
Чолли и Тим, внешне не обращая на неё внимания, закончили разговор и разошлись по своим казармам.
Поезд шёл, останавливался, снова шёл. Сквозь сон Эркин чувствовал эти остановки, слышал чьи-то шаги и голос проводника:
– Ну, куда я вас… и так под завязку… лезьте на третью и чтоб без звука… а литер твой где?.. Давай, давай по-тихому, проспись сначала… всё-всё, чтоб я тебя не видел и не слышал, летун… Не видишь, что ли… давай сюда, дочка, здесь поспокойнее…
Слышал, но не просыпался, смутно ощущая, что его это не касается, что ни Жене с Алисой, ни ему это никак не угрожает. А на одной из остановок его почти разбудил какой-то странный шорох, будто кто-то скребётся о стенку вагона. Он даже приоткрыл глаза и приподнял голову, но в вагоне было темно, а шумный храп и чьи-то голоса сразу заглушили этот шорох. Эркин уронил голову на подушку и опять заснул.
Первой проснулась и забарахталась, пытаясь добраться до окна, Алиса. И разбудила Женю.
– Тише, Алиса, – Женя села, протирая глаза. – Перебудишь всех.
– Ну, мам, уже утро, – возразила Алиса и ойкнула: – Ой, мама! Что это?!
Вагон заливал мягкий и очень… светлый свет, не солнечный, а какой-то… белый. Женя повернулась к окну. И увидела белую равнину до горизонта. И белое небо. Снег? Да, ну конечно, это же снег.
– Это снег, Алиса.
– Так много? – удивилась Алиса. – А почему он не тает?
– Потому что зима, – ответила Женя.
Она посмотрела на часы и ахнула. Господи, уже десятый час, уже день. Надо привести себя и Алиску в порядок. А Эркин? Женя встала и посмотрела на верхнюю полку. Эркин лежал на спине, закинув руки за голову, и спал. Женя сразу отвела глаза, зная, как легко будит его её взгляд. Спал и Владимир, лёжа на своей полке, и ещё кто-то на второй верхней.
Алиса сидела и смотрела в окно, а Женя, стараясь не шуметь, сложила одеяло, закатала его вместе с подушкой в тюфяк и поставила получившийся рулон в угол за спиной Алисы.
– Мам, я лучше сяду на него. А то плохо видно.
– Хорошо, – согласилась Женя. – Но сначала умоемся.
Она взяла полотенце, подождала, пока Алиса обуется, и повела её в уборную.
Вагон спал. Храп, вздохи, сонное бормотание, свисающие с верхних полок угол одеяла или пола шинели… а уже возле двери в тамбур с уборной им встретился проводник.
– Доброе утро, – улыбнулась Женя.
– И вам доброе, – ответно улыбнулся он, встопорщив серо-жёлтые от седины и табака усы. – Чай будете брать?
– Да, спасибо, – кивнула Женя.
– Придёте тогда ко мне. Но кружки свои берите, стаканов нет.
– Хорошо, – согласилась Женя.
В уборной было чисто и совсем не чувствовался запах спиртного. Женя умыла Алису, привела её в порядок и, велев ждать её снаружи и никуда не уходить, занялась собой.
Эркин потянулся во сне и, повернувшись набок, едва не упал. Он открыл глаза и сразу зажмурился: таким белым был заливавший всё свет. Что это? Кафель?! Опять… он даже застонал от этой мысли.
– Что? – насмешливо сказали по-русски. – Голова болит после вчерашнего?
Русская речь успокоила Эркина, и он снова открыл глаза.
Да, это вагон, вон спит Владимир, а кто ж ему сказал?