Дорога без возврата

На верхней полке напротив него круглое и, несмотря на красноватый загар, белое лицо, щедро усыпанное веснушками, короткие светлые, как выцветшие, волосы, круглые светло-синие глаза… но это же женщина! В форме. И шинель вместо одеяла. Эркин поглядел вниз и, увидев, что нижняя полка уже пуста, постель убрана, а Жени с Алисой нет, сел на своей полке, едва не стукнувшись о верхнюю полку, откуда слышалось чьё-то многоголосое посапывание. Застегнуть джинсы и намотать портянки было минутным делом. Перегнувшись, Эркин достал из-под столика свои сапоги, обулся и спрыгнул вниз. Рубашку он ни застёгивать, ни заправлять не стал: всё равно сейчас в уборную пойдёт, обтираться будет. И постель сворачивать не стал, только расправил и уложил ровным слоем одеяло. Женщина по-прежнему наблюдала за ним, но этот взгляд не тревожил. Ему стыдиться нечего. Вошла Женя с Алисой и ахнула, увидев его.

– Ты уже встал? Мы разбудили тебя?

– Нет, я сам проснулся.

– Ага, ты тогда иди, умойся, там сейчас никого народу нет, и завтракать будем. Я чаю сейчас у проводника возьму, горячего, – быстро и радостно говорила Женя.

Эркин кивнул, вытащил из мешка своё полотенце и взял у Жени мыло.

То ли поезд шёл ровнее, то ли он вчера пьяный был, а за ночь проспался, но шатало его гораздо меньше. Он прошёл по заполненному белым светом и, несмотря на многоголосый храп, тихому вагону в уборную. Где с наслаждением скинул рубашку и обтёрся до пояса холодной водой, а потом долго полоскал рот. Нет, пьяным он себя не чувствовал, и не скажешь, что во рту неприятно, вот тогда в Бифпите, они как-то с Андреем выпили, вернее, напились, никак нельзя было отвертеться, нет, ещё раньше, на перегоне, да, когда спустились на основную дорогу и встретились с остальными цветными пастухами, вот тогда они напились, еле до своего костра добрели, и Фредди им ещё сказал, чтоб с головой не заворачивались, а то от собственного перегара задохнутся… И как всегда воспоминание о Фредди заставило его нахмуриться. Он ещё раз умылся, растёр лицо и торс полотенцем, встряхнул несколько раз рубашку и оделся. Застегнув все пуговицы, кроме самой верхней у горла, он заправил её в джинсы и оглядел себя в зеркало. Нормально. Рубашка тёмная, долго не занашивается. И ничего-то ей не делается, удачно он её тогда в имении прихватил. Кто-то тронул ручку двери, и Эркин понял, что пора уходить. Он открыл дверь и вышел. Да, вовремя он успел, уже трое в очереди и ещё подходят.

Когда он вернулся в свой отсек, на третьих полках ещё спали, во всяком случае, оттуда доносились сопения и похрапывания. Владимир уже проснулся, но ещё лежал под одеялом. На столе дребезжали кружки с дымящимся чаем, а Женя делала бутерброды, выскребая из банки остатки тушёнки.

– С добрым утром, Эрик, – оторвалась от окна Алиса.

– И тебе с добрым, – улыбнулся Эркин, забрасывая полотенце и мыло в сетку над своей полкой. – И всем доброе утро.

– Доброе, – кивнул Владимир. – Конечно, доброе, – и улыбнулся: – по России едем.

Он завозился под одеялом, потом откинул его и сел уже одетым. Только ворот гимнастёрки расстёгнут.

– Разбудила она вас, – виновато улыбнулась Женя.

– Эх, сестрёнка, – Владимир с ласковой укоризной покачал головой, – да от детского смеха проснуться – это, знаешь, какая радость. Ты сала ещё порежь, чего ему лежать, я мигом обернусь.

Он подобрал костыли, встал, неожиданно ловко и быстро застелил свою постель, взял из мешка полотенце, повесил его себе на шею и вышел.

– Эрик, – позвала Алиса, – смотри, сколько снега, и, знаешь, он, ну, совсем-совсем, не тает.

Эркин отобрал у Жени свой нож, с вечера так и лежавший под кирпичом хлеба, и стал резать сало.

– А для Владимира чай есть?

– Да, вон стоит. Алиса, не хватай, горячее.

– Мам, а это что? Ну, вон там.

– Это? – Женя посмотрела в окно. – Это церковь.

Поднял голову и Эркин. Поезд шёл медленно, и он успел увидеть.

– Это… её разрушили, – сказала Женя, почувствовав его удивление.

– Опять война?! – возмутилась Алиса.

– Она самая, – сказал, входя в отсек Владимир. – Была, да вся вышла.

Они расселись как вчера: Владимир к окну, Женя рядом с Алисой, а Эркин рядом с Владимиром. Но только взяли себе по бутерброду, как вошла с дымящейся кружкой в руках светловолосая и веснушчатая женщина в военной форме. Она остановилась, явно отыскивая место для своей кружки на заставленном едой столике. Эркин тут же встал, уступая ей место, а Владимир улыбнулся:

– Садись, сестрёнка, братишкой будешь.

К удивлению Эркина и Жени, это предложение явно обрадовало женщину. Видно, «братишка» означало что-то, чего ни он, ни Женя – Эркин это понял, быстро поглядев на Женю – не знали. В конце концов, всё утряслось. Эркин теперь сидел у окна, Алиса у него на коленях, Женя рядом, а «братишка» – оказалось, её зовут Олей – рядом с Владимиром. У Оли был с собой такой же, в принципе, набор, что и у Владимира, и стол теперь ломился от еды. От водки Оля отказалась, съязвив:

– Мне похмеляться незачем.

– Об чём речь, – хмыкнул Владимир. – Не об опохмелке разговор идёт.

– Если вам лишнее, мы поможем, – сказали вдруг сверху.