Дорога к пропасти

Дождь, начавшийся с вечера, лил не переставая. Он смыл следы на дороге и прилегающих к ней тропинках. Только на крыльце, под навесом дома, откуда звонили в милицию, ясно видны были отпечатки мужских ботинок. Собака рванула поводок, пробежала несколько метров и заметалась.

— Ничего не выйдет, — сказал собаковод. — По такой погоде даже мой Буран не найдет следов.

Эксперт научно-технического отдела сфотографировал положение тела, отпечатки ботинок на крыльце. Лейтенант Лазарев осмотрел убитого. Заметил у него на рукаве волосок, положил в пробирку. Волосок был темный и резко отличался от русых волос Малышева.

— Не густо, — пробормотал оперуполномоченный Верезов. — Пока совсем не густо.

Но когда тело Малышева приподняли, Верезов увидел под его плечом маленькую записную книжку. На первой странице было выведено: «Михаил Набоков». Видимо, имя и фамилия владельца книжки. Дальше тем же почерком записаны адреса и номера телефонов.

— Вот это находка! — обрадовался Лазарев.

* * *

Лейтенанту Лазареву крупных дел вести еще не случалось, хотя он с юношеским пылом и задором считал, что способен раскрыть любое преступление. А тут даже и раскрывать нечего! Просто ему здорово повезло. Еще бы! Такую улику, как записная книжка, не часто находишь на месте преступления. И не только записная книжка. Есть кое-что посерьезнее. Поэтому, когда Михаила Набокова второй раз привели на допрос, Лазарев с презрительной усмешкой взглянул на него: попался с поличным, голубчик, не отвертишься.

— Так вы продолжаете утверждать, что в ту ночь между двенадцатью и часом были дома?

— Да.

— Соседи показали, что вы пришли домой после часа.

— В это время я уже давно спал.

— Значит, честные люди врут, а преступник…

— Я не преступник!

Лазарев положил на стол записную книжку:

— Ваша?

— Моя… — Кровь прилила к вискам и разом отхлынула. — Откуда она у вас?

— Найдена возле трупа. Как вы можете это объяснить?

— Не знаю… — растерянно сказал Михаил.

— Записная книжка — серьезная улика. Кроме того, у нас есть заключение экспертизы, что волос, найденный на рукаве убитого, идентичен вашим волосам. И следы на крыльце дома — ваши.

— Я не убивал! — Михаил чувствовал, как страх ледяной рукой сдавил ему сердце. «Люба, Люба! Ведь я был у тебя в это время! Ты все им объяснишь, я знаю…»

— Вы знакомы с Любовью Ивановной Тарусовой?

— Она здесь не при чем! Она…

— Что — она?

— Ничего! — упрямо сказал Михаил.

Лазарев распорядился ввести свидетельницу. Дверь открылась и Михаил увидел Любу. «Пришла! Милая… Сейчас кончится этот кошмар».

— Садитесь, Любовь Ивановна. Повторите свои показания. Вы звонили в милицию об убийстве сержанта?

— Я.

— Вы знакомы с обвиняемым?

— Была знакома, — не глядя на Михаила, сказала Люба.

— Когда видели его последний раз?

— До того, как его призвали в армию.

— В ночь убийства Набоков был у вас?

— Нет!

Ответила без колебаний. Солгала, чтобы сохранить свое благополучие, свой семейный уют. Если Иван узнает о ее отношениях с Михаилом, он уйдет. Оставит ее. Никогда не простит.

— Чем же вы можете объяснить следы его ног на крыльце?

Люба ниже опустила голову. Лишь бы не видеть глаза Михаила. Лишь бы не видеть…

— Он приходил, но я не открыла дверь. Мне показалось, что он пьян. А я была дома одна.

— И Набоков ушел?

— Да… А когда я минут через тридцать вышла на крыльцо встретить мужа, то увидела милиционера. Он лежал неподвижно. Тогда я бросилась к телефону…

Темная волна гнева и отчаяния захлестнула Михаила. «Я так верил тебе, Люба! А ты предала меня! Ты, которую я любил больше всего на свете. Зачем мне теперь жить?!»

— Пишите! — резко сказал Михаил. — Записывайте мои показания. Я убил сержанта милиции! Я давно его подкарауливал. У меня с ним были личные счеты!..

* * *

Лазарев недолюбливал оперуполномоченного Верезова за острый язык и насмешливый нрав. Но сейчас он даже обрадовался его приходу.

— А, Гриша. Входи, входи… Здорово мы с тобой распутали дело с убийством Малышева. Комар носа не подточит!

— Как комар — не знаю! — сказал Верезов. — А майор устроит взбучку за спешку!

Начальника отделения уголовного розыска майора Лобова побаивались, хотя он никогда не повышал голоса, не выходил из себя, был строг, но справедлив, неизменно спокоен и вежлив. Вероятно, никто лучше весельчака и насмешника Верезова не мог объяснить, почему же все побаивались майора.

— Глаза у него, как рентгеновский аппарат, — сказал как-то Верезов. — Видят тебя насквозь. И если уж просветят какое-нибудь пятнышко на совести — считай, что ты человек конченный!

Услышав про «взбучку за спешку», Лазарев обозлился:

— Удивительная у тебя способность портить людям настроение!

— Сейчас майор тебе его исправит, — насмешливо сказал Верезов. — Наверно для этого и приказал тебе явиться. Иди. Он ждет.

Лазарев поспешно вышел из комнаты. Войдя в кабинет начальника, остановился у двери, подтянулся. Настороженно посмотрел на майора. Неужели действительно будет «взбучка»? Но по выражению лица майора догадаться, что его ожидает, он так и не сумел.

— Садитесь, — пригласил Лобов. Вопросов он не задавал, ждал, что скажет Лазарев.