В чем глубокий смысл, оправдывающий кровь, затопившую улицы Анеме? В стремлении выстроить свою систему ценностей, в которых чужое существование и свобода ничего не значили? В декларации избранности, которую они проповедовали?
Мне не хотелось в это верить – довелось видеть Римана Исхантеля разным, что не позволяло быть совсем уж категоричной, но факты продолжали утверждать, что все именно так, как я и подумала.
- Ты хочешь предложить мне экскурсию? – прохрипела я, поднимаясь с кровати. Планшет сполз с коленей на пол, но я даже не дернулась, чтобы поднять. – Или рассказать, что это необходимо для выживания твоей расы? Или, может, объяснить, какая это честь для нас, стать кайри одаренных? А… - протянула я язвительно, - все это делается во имя твоего великого будущего?
Ярость клокотала в горле, заставляя забыть о возможных последствиях моего выступления. Впрочем, в этот момент мне было все равно… сохранить самообладание являлось непосильной задачей.
- Экскурсию? – задумчиво протянул он, обводя взглядом комнату. – Как только ты позавтракаешь.
- Да я скорее сдохну! – выдохнула я, понимая, что не только сказала чистую правду, но и не стала бы называть это слабостью.
- Мне не хочется тебя разочаровывать, - Ильдар сделал шаг от двери, которая тут же закрылась в него за спиной, - но с этим придется повременить. – Подошел к кровати, поднял планшет, пролистал последние страницы, на которых я была. – Риман прав, у нее талант. Бросала бы она свою службу Маршалов.
Если он хотел выбить меня из ситуации, то ему это вполне удалось. Он и вправду был владыкой иллюзий, как назвал его Тормш – создавал и разрушал их играючи.
- Кто? – сглотнула я, чувствуя, как эмоциональный взрыв сменяется опустошенностью. Мне не было все равно, просто на душе стало пусто.
- Элизабет Мирайя, - не оставил он меня без ответа. – Маршал службы Маршалов Союза. Причем, весьма талантливый маршал.
- А журналистика? – продолжая все так же стоять довольно близко от жреца, уточнила я. Меня это нисколько не интересовало, да и сообразить не сложно, я лишь хотела избавиться от тишины, подпитывавшей мое бешенство. Как метод борьбы с Ильдаром, гнев был не лучшим вариантом.
- Прикрытие, - равнодушно бросил он, отходя. – У тебя есть пятнадцать минут. Не позавтракаешь сама, мне придется тебя заставить. Поверь, для меня это труда не составит.
Жрец уже отошел к двери, когда я все-таки решила спросить:
- Ильдар, - он остановился, но не обернулся. И даже проигнорировал мое обращение, далекое от «мой господин», которого он требовал, - зачем все это?
- Зачем? – повторил он, возвращая воспоминаниями к прошлому вечеру. Тогда он тоже, прежде чем ответить, повторял мой вопрос. – Придет время, и ты узнаешь об этом.
Ильдар уже вышел, а я продолжала стоять и смотреть на закрывшуюся за ним дверь, сквозь выступившие слезы наблюдая, как осколки моего мира начинают выкладывать новую картинку, в которой он поет мне мамину колыбельную, а я слышу в его голосе безграничную усталость и… одиночество.