Дорога к воде

Блейк не заставил его просить:

- Положи ее в мою тень. Подождем немного, может, оклемается.

Саймон передал ее, как величайшую драгоценность – так обычно Блейку отдавали птенцов. Как правило, тоже умирающих.

Они ни разу у него не выживали.

Маленькая тень ворочалась, хрипела где-то за границей слышимости.

Блейк накрывал ее ладонями, капал на нее каплями пустоту – всю, которую мог в себе найти: память о друге, который ушел, и о мире, которого больше не было.

Маленькая тень благодарно вздыхала в ответ. Пустота унимала ее боль.

Саймон сидел рядом, угрюмо молчал, почти полностью втянувшись в тело и свесив на грудь светловолосую голову.

Блейк молчал тоже, и ждал.

- Спасибо тебе, - сказал ему наконец Саймон.

- Не за что пока.

- За участие.

Странно, что он его ценил. И вообще мог говорить спасибо.

- Я слишком долго прожил с людьми. Очеловечился. Знаешь, мы врастаем друг в друга. Все мы – узнаем понемногу, по чуть-чуть. А когда узнаешь кого-то, он становится твоей частью. И получается, что ты состоишь уже не только из самого себя. И в тебе, например, восемьдесят процентов тебя, а еще десять процентов родственников, плюс еще пять любимой собаки, ну, и друзей по мелочи.

- В тебе не восемьдесят процентов тебя.

- Ага. Пожалуй, намного меньше.

Маленькая тень захрипела и задергалась, но потом успокоилась снова.

- Она слишком слабая, не может даже уйти за Грань, - шепотом сказал Саймон. Голос был как шуршание песка в пустыне. – Она просто умрет. Исчезнет.

Блейк не перебивал его и ни о чем не спрашивал.

- Как думаешь, там - после смерти - для таких, как мы, что-нибудь есть?

- Я не знаю.

- Соври что-нибудь, - попросил Саймон.

- Там ночь. Безграничная и беспросветная, и в ней только маленькие пятнышки звезд. И можно простираться насколько захочешь – для этого совсем не нужен свет. Там прохладно, тихо, спокойно. И Пустота поет колыбельную.

Блейк говорил долго и вдохновенно, и Саймон слушал его, не дыша.

А потом он закрыл лицо ладонями и разрыдался.

Маленькая тень умерла, так и не дожив до заката.

***

От нее ничего не осталось – такие, как она, умирали бесследно. И у других теней провожать их было не принято. Но Саймон, видимо, действительно слишком долго жил среди людей.

- Спой ей что-нибудь. Напоследок, - попросил он.

Блейк спел что-то из Боуи. Путаясь в словах и наверняка безбожно фальшивя, но никто не жаловался.

Даже ветер, присевший отдохнуть на мертвую ветку.

Саймон молчал, не перебивал, и только когда Блейк закончил, сказал:

- Пойду пройдусь.

Он оставил тело валяться у дороги, как бесполезный мешок, метнулся в ночь, в темноту, охватив горизонт краями – вскипел угловатой, беспокойной чернотой где-то на самой границе гор.

Блейк не слышал его вой и его плач – человеческое ухо не различало, как плачут тени, он просто чувствовал: больную, безнадежную пульсацию. Горечь в воздухе.

Блейк ждал и не жаловался на остановку.

Привычно огородился веревкой и лег.

Мертвецы заскочили совсем ненадолго, покружили рядом и разошлись намного раньше обычного.

Саймон вернулся за час до рассвета. Неуклюже влез в тело – угловато и дергано поднял его на ноги и, шатаясь, побрел к кругу.

- Впусти.

Блейк без слов расцепил веревку.

Саймон подгреб его к себе, обернул чернотой – ласковой и прохладной, и задрожал.

- Ненавижу эту вашу человечность. Хуже заразы. Живешь, даже не думаешь, что подцепишь. Игнорируешь симптомы, утешаешь себя, что все в порядке. А потом - р-раз – и становится поздно. От нее даже не лечат.

Блейк вздохнул, вывернулся в его руках и погладил по краешку.

Угольки глаз чертили в черноте светлые дорожки.

Саймон-тень плакал, истекая болью.

- Время лечит, - сказал ему Блейк.

- И много его надо? – Саймон свернулся вокруг него плотнее.

- Не знаю.

- Я тоже когда-нибудь умру.

Странно, что он это сказал.

Он был тенью, и очень сильной, и должен был уйти за Грань вместо смерти.

- Все, что может быть разрушено, однажды будет разрушено, - добавил он.

- Пожалуй, - Блейк не видел смысла с ним спорить.

Саймон повернулся, уткнулся лбом ему в плечо:

- Знаешь, о чем я буду думать, когда это случится?

- Нет.

- О том, какая хорошая получилась жизнь. Надеюсь. Очень человечно, да?

Блейк пожал плечами:

- Не только люди хотя прожить счастливо.

- Ты слишком много общаешься со всякой потусторонней ерундой, - недовольно добавил Саймон. – Стал совсем как мы. В тебе почти не осталось страха. Для человека это вредно.

На следующий день, ближе к вечеру на них напали.

С самого утра у Блейка было дурное предчувствие. Ветер приносил запах смерти и гари, и один дурной знак сменялся другим.

Но дорога в горы вела одна.

- Что-то случится, - сказал Саймону Блейк.

За себя он не боялся, не умел.

У него в запасе было довольно много удачи – с ним часто делились. Брошенные грузовики, рассыпающиеся дома, забытые игрушечные машинки. Все, кому она уже была ни к чему, выменивали ее на истории и подарки, на камушки, пахшие водой и простое человеческое внимание.

- Справимся, - ответил ему Саймон.

Его подстрелили на перекрестке. Дорогу в горы как граница пересекала колея поменьше, которая вела то ли к какой-то частной гостинице, то ли к тюрьме.