Дорога мертвецов

– Я тоже думал, что схожу пару раз, заработаю деньжат и отвалю. Но Зона не отпускает. Понимаешь? Это как на войне. Когда воюешь, тебе страшно, ты клянешь ее, как только можешь, а когда уходишь, она застревает в тебе, как осколок в сердце, и ты возвращаешься. Мне повезло: войны кончаются, ее солдаты остаются не у дел, а я могу в любой момент вернуться. От Зоны ведь никуда не денешься. Вот и ты попал!

– Почему? – удивился Костя, сторонясь сталкера, который ощупью пробирался вдоль стены.

Музыка становилась все громче и громче, как, впрочем, и голоса, среди которых выделялись женские. Костя поймал себя на том, что женский смех ему приятен. И вообще, здесь ему нравилось больше, чем в ночных клубах Москвы, потому что здесь все было настоящее: и сталкеры, и Зона, и враги, и друзья, и даже оружие. Костя с любовью погладил автомат.

– Помяни мое слово, и через год, и через два, и через три ты будешь бегать по здешним лесам, и другой жизни тебе не захочется. В городах ты будешь тосковать. Профессия тебе обрыднет. Женщины тебя будут бросать, как только узнают, что ты сталкер. Приятели будут сторониться, потому что будут бояться и не смогут понять. Дети твои вырастут 'мартышками', потому что ты подхватишь радиацию. Ты будешь счастлив только здесь. Ты научишься спать вполглаза, вслушиваться в звуки, которых нет в обычной жизни, внюхиваться в запахи, которые прилетели из других миров. Ты научишься 'играть' с ловушками. А азарт будет вести тебя, как инстинкт. Больше всего ты будешь ценить мужскую дружбу и никогда не будешь спать с женами своих приятелей. У тебя появится кодекс сталкера. Но все равно ты останешься одиночкой!

– Нет, нет, – не поверил Костя, – нет! Я не такой!

Он хотел сказать, что любит своих приятелей и их подруг, и жен и не намерен менять образ жизни. Он даже на всякий случай улыбнулся и понял, что улыбка вышла натянутой, грубой и лживой. А ему вовсе не хотелось становиться причиной плохого настроения Бараско.

– Слышишь! Ты! – Бараско изменился в лице. Он прижал Костю к шершавой стене, и рука его была очень жесткой. – Ты думаешь, что самый умный?! Не перебивай! – крикнул он, воспринимая отчаянные жесты Кости за протест. А ему просто нечем было дышать. – Ты такой же, как и я. Я видел, как ты схватил оружие. Ты держал его крепче, чем женщину. А падшие женщины тебе нравятся даже больше, чем все твои рафинированные красотки. Ты следил за Елизаветой, я видел!

У Кости поплыло перед глазами. Он чувствовал, что еще мгновение, и он умрет.

– Мальчики! – позвал кто-то. – Мы вас уже заждались.

– Идем, – ответил Бараско и отпустил Костю.

Только после этого Костя получил возможность вздохнуть, и воздух подземелья показался ему слаще меда. Еще целую минуту он кашлял и качался, прижавшись к стене, не хуже чем пьяные сталкеры. А потом встряхнулся и вошел в зал. Нет, решил он, просто так меня не возьмешь!

Здесь пахло алкоголем, ганджем, духами и потом сталкеров. Сновали ловкие официанты. Я уеду в Москву, и это все забудется, как дурной сон, подумал он с облегчением.

– А вот и наш герой! – раздался женский голос.

Костя подсел к столу и тотчас забыл о своем решении. Его понесло. Язык развязался сам собой. Стало легко и просто. Он знал за собой это качество. Если ему понравилась компания, он готов был раскрыть душу.

Бараско взглянул на него и спросил:

– Тебе какая нравится?

Косте нравились обе, но он побоялся признаться в этом. Поэтому сказал:

– Рыжая.

– Рыжей здесь нет, – усмехнулся Бараско, который все-все понимал в этой жизни, но ничего не объяснял.

– Тогда я выберу блондинку.

– Блондинка улыбнулась мне. Возьми брюнетку. Не прогадаешь.

– Хорошо, – согласился Костя и с облегчением вздохнул, потому что Завета ему понравилась с первого взгляда.

– Милый, – сказала она, приблизив губы к его уху. – Я ласковая, как котенок.

От этих слов сердце у него упало куда-то в пятки, и для храбрости он выпил на голодный желудок рюмку водки, и впервые понял, какой она может быть вкусной. Водка 'пошла', как вода в пустыне, и ему казалось, что нет ничего приятнее этого благородного напитка. А потом он ел шашлык с зеленью, острой приправой и слушал, как бармен за стойкой цокает языком:

– Вай-вай, какой хароший вечер! Панымаешь?!

Народа прибавилось, появились странные фигуры, и все-все они знали Бараско и кричали:

– Привет, друг!

– Здравствуй, генацвале!

– Здравствуй, Штопор! – отвечал Бараско.

– Здравствуй, Хемуль!

– Как дела Гурам?

– Лунин, с меня пол-литра!

– Да помню, помню.

– Салют, Лемур!

Потом все встали и выпили за Купреянова, который попал в проплешину, а что в ней было на самом деле, никто не знал. Может, 'аттракт', может, 'ведьмин студень', а может что-нибудь новенькое. Никто ведь не проверял. Только остались от Купреянова одни черные сосульки – как говорят сталкеры, и брызги. От человека всегда много брызг остается.

Через полчаса все сталкеры казались Косте прекрасными людьми, и он даже простил Бараско, который обнимал свою блондинку и совершенно не пьянел.

– Не пей много, милый, – сказала ему не ухо Завета и покачала головой. – Все равно тебе за ним не угнаться.